Май 625 года. Гуннские степи. Левобережье реки Танаис[1].
– Взять его! Взять! Рви! – разгоряченные всадники-болгары из племени оногуров восторженно орали, свистели и улюлюкали.
Невиданная в этих землях забава привела всех в неописуемый восторг. Как обычно охотятся кочевники? Загоняют цепочкой конницы степную дичь туда, где их бьют лучники. Тут-то и получает молодежь навыки, нужные для войны: стреляют на полном скаку, перестраиваются, маневрируют, учатся понимать команды, отданные взмахом руки. Всё это было знакомо и отточено столетиями. Любой степняк умеет охотиться, постигая эту науку с малых лет. Но сегодня все было совсем по-другому. Ведь в ставку хана оногуров Кубрата прибыл имперский евнух, смешной нескладный слабак, которого мог убить одним ударом даже самый хилый из всадников.
Северные пределы Империи заканчивались на южной оконечности Крыма. Тусклый огонек цивилизации, случайно уцелевший на самой границе варварского мира – Херсонес, несколько городков поменьше и узкая полоса земли на южном побережье полуострова. Вот и все владения императора в этой далекой стране. Севернее расположилась Готия, где обосновались германцы, бежавшие сюда от гуннов. Их столица Дорос[2] была совершенно неприступна, ведь пещерный город укрылся стенами и башнями, построенными имперскими инженерами. Готы цепко держались за свои скалы, не пуская туда чужаков, и заодно прикрывали имперские земли. Еще севернее начиналось Дикое Поле, царство тарпанов, сайгаков и туров, бесчисленные стада которых перемещались по его бескрайним просторам. Там-то и кочевали болгарские племена, осколок государства великого Аттилы, разорванные на множество родов, подчиненных аварам и тюркам.
Именно сюда прибыл Стефан, когда корабль привез его к развалинам Фанагории[3]. Греческий полис, процветавший в этих землях почти тысячу лет, так и не оправился после нашествия гуннов. От города осталась едва лишь треть, и теперь тут жили не только греки, но и аланы, иудеи и осевшие на землю болгары. Капитан корабля высадил пассажиров у причала и отплыл назад, не скрывая своего облегчения. Плохие это были земли, неспокойные. И даже дружба хана Кубрата с самим Августом значила для опытного морехода немного. Ограбят, зарежут и имени не спросят. Или, еще хуже, попадешь в рабство и до конца своих дней будешь пасти баранов в продуваемых всеми зимними ветрами убогих кочевьях.
