Голова гудела, как турбина на взлете. Забыйягода попытался
открыть глаза, но веки словно налились свинцом. Грузовик дребезжал
на каждой кочке, и каждый толчок отдавался в висках молотобойным
ударом. Железо скрипело, мотор чихал, а где-то рядом монотонно
звякали незакрепленные детали.
— Твою мать... — прохрипел он, пытаясь сесть.
Язык прилип к небу, во рту стоял вкус перегара и горечи.
Прапорщик провел рукой по лицу — щетина кололась, кожа была липкой
от пота. Он медленно разлепил глаза и уставился в брезентовый верх
кузова. Солнце просачивалось сквозь дыры, рисуя пятна света на
грязном полу.
— Живой, значит, — донеслось спереди.
Забыйягода повернул голову к кабине. За рулем сидел коренастый
боец в выцветшей форме. Затылок бритый, шея бычья, плечи широкие.
На погонах виднелись потертые лычки сержанта.
— Где я? — хрипло спросил прапорщик.
— Едешь к новому месту службы, герой, — не оборачиваясь, ответил
водитель. — До кордона осталось километров двадцать.
Кордона? Какого еще кордона? Забыйягода попытался вспомнить, что
было вчера. Или позавчера? Военкомат... да, точно, военкомат. Димыч
Петренко справлял увольнение в запас. Бутылка, другая, третья.
Карты. И какой-то полковник, который все подливал и подливал.
— Как я сюда попал? — Голос звучал чужим, осипшим.
— Сам подписался, — усмехнулся водитель. — Подпись под градусом
— святое.
Прапорщик нащупал рядом с собой потрепанный рюкзак. Расстегнул
молнию — внутри болталась пустая алюминиевая фляга и сложенный лист
бумаги. Он развернул документ дрожащими руками.
«Контракт о прохождении военной службы в войсках радиационной,
химической и биологической защиты». Срок службы — три года. Место
прохождения — блокпост «Кордон», Чернобыльская зона отчуждения.
Внизу корявым почерком: «Забыйягода А.И.». Подпись была его, без
сомнений.
— Мать честная... — выдохнул он. — Зона? Какая еще Зона?
— Чернобыльская, — коротко бросил сержант. — Где радиация,
мутанты и всякая другая хрень. Теперь ты там служишь.
Забыйягода уставился на контракт. Дата — вчерашняя. Печати,
подписи, все как положено. Память медленно, словно сквозь вату,
начинала возвращаться. Полковник что-то говорил про хорошие деньги,
про льготы. Про то, что «настоящие мужики там нужны». А он, дурак,
кивал и тянулся за стаканом.
— А если я откажусь? — спросил он, хотя уже знал ответ.
