Сначала была вода.
Не та миражная сука, что издевалась над ним в последние дни
среди раскаленных камней, а настоящая — холодная, мокрая, живая.
Капли били по чему-то твердому, методично, как автоматная
очередь.
*Кап. Кап. Кап.*
Виктор Семенович Краснов — так его звали, когда он еще был
человеком, а не высохшей падалью — дернулся и сел. Голова
раскололась, в глазах потемнело, горло горело так, будто он жрал
песок горстями.
Только песка не было. Была какая-то комната. Чужая. Московская,
судя по обстановке — письменный стол, забитый бумажками, книжные
полки, старая радиола в углу. На стене календарь: «15 октября 1960
года».
Что за хрень?
Память ударила в затылок, как приклад автомата.
*Солнце жарит мозги. Губы — сплошная кровавая корка. Фляжка
пустая уже два дня, а может, три — какая разница. Ублюдки из отряда
слиняли еще раньше. Дезертиры или трупы — пофиг. Он ползет по
песку, как червяк. Падает. Встает. Снова падает. Песок лезет в рот,
в нос, в уши. «Сдохну, как собака... Зря воевал, зря
убивал...»*
*Потом — черная дыра.*
Виктор — или кто он теперь, черт побери — тряхнул башкой,
сбрасывая видения. Руки тряслись, как у алкаша после запоя. Поднял
их — и чуть не блеванул.
Это были не его руки.
Тонкие пальцы интеллигента. Чистые ногти без грязи и чужой
крови. Нежная кожица, которая не знала, что такое автомат, нож или
удавка. Руки слабака.
— Какого хрена... — прохрипел он и вздрогнул от собственного
голоса.
Молодой голос. Мягкий. Не тот грубый бас, которым он орал
команды или материл арабских барыг.
Попытался встать — ноги подкосились. Тело чужое, слабое,
никчемное. В зеркале на стене — молодая рожа лет двадцати пяти.
Мягкая, добрая, без шрамов. Лицо человека, который никого не
убивал.
Он попробовал принять боевую стойку — и чуть не грохнулся. Мышцы
не помнили, как держать оружие, как наносить удары, как
выживать.
*Кап. Кап. Кап.*
Звук воды сводил с ума. Он поплелся на кухню, врезаясь в мебель.
Включил кран и жрал воду, как зверь — пил, захлебывался, пил снова.
Вода текла по морде, мочила одежду, но плевать.
В пустыне он сдох от жажды. Сколько дней корчился? Трое?
Четверо? Считал капли собственной мочи.
Оторвался от крана и огляделся. Кухня советской интеллигенции —
эмалированные кастрюли, электроплитка, банка геркулеса. На столе
записка женским почерком: «Алешенька, ушла к Верочке на дачу до
вечера. Борщ в кастрюле. Не забудь поесть. Целую. Мама».
