Сознание возвращалось к Ану МакКуридриснебулусу рывками, словно
дёргали за ниточку марионетки. Сначала – лишь смутное ощущение
боли, пронзающей спину раскалённым шилом. Затем – удушающая духота,
плотная, как саван, обволакивающая тело. И, наконец, тьма. Не
всепоглощающая пустота, а скорее густой, липкий кисель, сквозь
который едва пробивался робкий лучик света.
Он лежал на чём-то жёстком, неровном, словно на ложе из гальки.
Каждый вдох давался с трудом, лёгкие протестовали, требуя свежего
воздуха. Он попытался пошевелиться, но тут же упёрся головой во
что-то твёрдое, словно в крышку гроба. Замкнутое пространство
давило на него, вызывая приступ клаустрофобии. Он лежал в… чём?
Ящике? Сундуке? Скорее, в тесном, зловонном склепе, предназначенном
для хранения забытых вещей.
Запах был отвратительным – смесь пыли веков, затхлой сырости и
чего-то кислого, напоминающего прокисшее молоко и испорченные
фрукты. Во рту пересохло, язык казался шершавым куском наждачной
бумаги. В голове гудело, словно в растревоженном осином гнезде, а в
висках пульсировала тупая, изматывающая боль. Последнее, что он
помнил – ослепительная вспышка в его лаборатории. Взрыв реактора.
Мерцающий эфир вечной жизни, ускользающий сквозь пальцы… а потом –
провал в небытие.
Собрав остатки воли в кулак, он с трудом сел, подтянув колени к
груди. Голова закружилась, перед глазами поплыли багровые круги. Он
провёл дрожащей рукой по лицу, пытаясь прогнать наваждение. Пальцы
наткнулись на что-то чужеродное, жёсткое. Очки? У него, Ану
МакКуридриснебулуса, никогда не было очков. Он презирал близоруких
слабаков, полагающихся на костыли для глаз.
Молча снял их и поднёс к скудному свету, пробивающемуся сквозь
щель в двери. Дешёвая оправа из тусклого металла, кривые линзы,
словно вырезанные из дна бутылки. Никакой магии, никаких
зачарований. Просто жалкая имитация зрения, бесполезная безделушка,
достойная лишь презрительной усмешки. Как идиотская оправа, которую
носил Троттл, один из посыльных Гильдии Алхимиков, вечно путавший
ингредиенты для сложных зелий и взрывавший половину лаборатории
своей неуклюжестью.
Ану вновь попытался осмотреться. Теперь, когда зрение немного
приспособилось к полумраку, он смог различить очертания предметов,
громоздящихся вокруг него. Он находился в тесном чулане, забитом до
отказа всяким хламом: пыльные коробки, хранящие в себе воспоминания
о давно минувших днях; сломанные игрушки, брошенные на произвол
судьбы, как состарившиеся солдаты после битвы; мешки с углём,
источающие запах сырости и тления. На стене, словно приговорённые к
вечному заточению, висели веник и щётка для обуви, покрытые толстым
слоем пыли, словно саваном.
