
Пронизывающий до костей ветер с
лимана нес гнилостную вонь тины и бил в лицо мелкими ледяными
иглами. Опустив тяжелую подзорную трубу, я в последний раз задержал
в памяти то, что она показывала: увеличенный, безразличный лик
Азова. Каменные морщины его стен, пустые глазницы амбразур, покатые
земляные валы. Бесполезно. Отсюда, с нашего наспех отсыпанного,
продуваемого всеми ветрами редута, эта неприступная твердыня
казалась геологическим образованием. Воевать с таким — все равно
что пытаться срыть гору саперной лопаткой. Хотя, кое-что интересное
я там заметил.
Но не эта картина стояла перед
глазами. Внутри стояла другая: тонкая синяя нить реки Прут на
шведской карте и ослепленный гордыней Император, ведущий на убой
гвардейские полки.
«Азов — на тебе. Возьми его любой
ценой».
Коротко. Ясно. И абсолютно
невыполнимо.
— Так каковы будут распоряжения,
ваше благородие? — Голос полковника Сытина, пожилого служаки с
усталыми глазами, вырвал меня из оцепенения. Он спрашивал, наверное
даже, требовал — ясности, порядка, привычной военной рутины,
которая одна только и спасает от хаоса. — Прикажете начинать
работы?
Мой взгляд скользнул по нему, затем
по остальным офицерам, сбившимся за моей спиной в тесную, зябкую
кучку. Второй эшелон командования. Добротные исполнители, чьим
пределом тактического мышления была атака в линейном строю на
ровном поле. Сейчас их лица выражали одно и то же: глухое, покорное
отчаяние людей, получивших смертный приговор и ожидающих лишь
команды на его исполнение.
— Какие работы, Афанасий Игнатьевич?
— подал голос артиллерийский подполковник, зябко кутаясь в потертый
до ниток мундир. — У нас на весь лагерь пороху… Гвардия все с собой
подчистую забрала. Землю ковырять будем до самой весны, пока от
болезней не передохнем.
Сытин промолчал, упрямо поджимая
тонкие губы. Солдат старой закалки ставил приказ превыше всего,
даже здравого смысла. Он ждал от меня любой, даже самой безумной
команды, чтобы немедленно и с тупым рвением начать ее
выполнять.
— Десять тысяч, — проскрипел он, не
сводя взгляда с крепости. — А их там, сказывают, не меньше
двадцати. Да еще и за стеной. С нами оставили полки, не нюхавшие
пороху, да калек после шведской кампании. А солдаты… солдаты не
слепые. Видели, как гвардейцев, сытых и нарядных, Государь повел на
славное дело, а их тут в грязи оставил подыхать. Дух в полках, ваше
благородие, ниже всякого предела.