Моим жизненным кредо всегда было:
«Доверяй, но проверяй». Жаль только я не последовал ему в тот самый
день…
Моя жизнь кардинально изменилась в
обычный вторник, когда моя дражайшая сестренка уговорила меня
сопроводить её на экскурсию.
Сестра расписала всё в самых
радужных тонах: мол, детишки из элитной гимназии, сама
воспитанность и благородство, нужно всего лишь следить, чтобы никто
случайно не материализовался в Египетском зале прямо внутри
саркофага.
— Пприсматривать, что ли? — уточнил
я, чуя подвох за сладкими речами.
— Они просто лапочки, — отмахнулась
сестра, и я, как последний простофиля, повелся.
Музей встретил нас торжественной
тишиной и лёгким ароматом нафталина — привет от многочисленных
экспонатов. Воздух был настолько сухим, что мне мерещился кашель
Тутанхамона.
Отражаясь в полированной поверхности
саркофага, на меня с лёгкой долей укоризны смотрел парень с
непослушными волосами цвета воронова крыла и глазами, холодными,
как осколки льда. Симпатичный, чего уж там, вот только наивный,
как… да, как я сам.
— Ваня, Ваня, — укорил я свое
отражение, — сидел бы ты сейчас на факультативе по биологии, грыз
гранит науки, так нет же, потянуло на приключения в стиле «дети
против мумии». Ну вот и насладишься… приключениями в виде снимания
очередного «милого ребятенка» с мамонта. И надейся еще, что они до
гильотины не доберутся!
«Дети» оказались стайкой подростков
с энергией, бьющей отовсюду. Они носились по залам музея с грацией
носорогов, решивших освоить балет. Мои робкие попытки вразумить
этих «ценителей истории» напоминали борьбу хомячка с бетономешалкой
— бесполезно и травмоопасно.
«Интересно, а зоопарк примет этих
лапочек в свою коллекцию?» — размышлял я, еле увернувшись от двух
девиц, которые, похоже, решили устроить гонки на колесницах (слава
богу, не настоящих) вокруг египетского саркофага.
Наконец, утомлённые безобразиями или
просто исчерпавшие лимит разрешенных децибел, «лапочки» добрались
до зала с динозаврами. Здесь царила полутьма, разбавленная лишь
лучами прожекторов, и даже шепот сестры, рассказывающей о каком-то
трицератопсе с трагической судьбой, казался громовым раскатом. Я
прислонился к холодной стене, наслаждаясь относительной тишиной и
мечтая о чашечке крепкого кофе.
И тут я его увидел. В самом тёмном
углу зала, на неприметном пьедестале, лежал он — камень, почему-то
привлекший мое внимание. Черный, как ночь, с серебристыми
прожилками, напоминающими молнии, он словно притягивал и манил к
себе, пульсируя скрытой энергией. На его неровной, словно тронутой
древним огнём поверхности я разглядел знаки, похожие на руны.