За СССР. Ну, здравствуй, Батя-2

Я стоял в полутёмной палатке охраны, чувствуя, как сердце колотится в груди, словно после долгого бега по горам. Передо мной сидел Олег Волков — парень, который называл себя моим младшим братом. Его лицо, открытое и добродушное, светилось искренней радостью, а глаза, такие похожие на мои, смотрели с надеждой. Но каждый его взгляд, каждый его жест только усиливали хаос в моей голове. Я всё ещё не мог поверить в то, что он говорил. 2017 год, Советский Союз, младший брат, отец, погибший в Сирии… Это было слишком. Слишком много для одного дня, слишком много для одного человека, который и без того оказался в прошлом, чтобы спасти своего отца.

— Так ты из 2017 года, и ты советский солдат? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, хотя внутри всё кипело.

— Так точно, Антон, — ответил Олег с лёгкой улыбкой, выпрямляясь, словно на параде. Его тон был твёрдым, но дружелюбным, как будто мы знакомы сто лет.

Я молчал, глядя на него. В голове крутилась мысль, от которой становилось не по себе: Значит, я единственный здесь знаю, что Советский Союз распался. Я единственный, кто помнит другой мир, где нет ни советских солдат в 2017 году, ни этой гордости в голосе за страну, которой больше нет. Но я не мог сказать это вслух. Не сейчас. Как я могу лищить человека целой страны, которую он любил всем сердцем, за которую готов был воевать и в которой скорее всего хотел бы чтобы жили его дети и внуки. Эх, мои бы мысли да тем кто привел к распаду Союза. Вместо этого я решил проверить его, убедиться, что он не самозванец, что это не какой-то странный розыгрыш или хуже — провокация.

— А как звали нашу маму? — спросил я, глядя ему прямо в глаза. Если он ошибётся, я сразу пойму, что это ложь.

Олег ни на секунду не задумался. Его улыбка стала ещё теплее, словно воспоминание о матери было для него чем-то священным.

— Светлана. Света. Самая добрая женщина на свете, — ответил он, и в его голосе прозвучала такая нежность, что у меня внутри что-то дрогнуло.

Я сглотнул ком в горле. Он знал. Он назвал её имя, и это было правильно. Но этого мало. Мне нужно было больше, чтобы поверить. Я вспомнил одну мелочь из детства, о которой никто, кроме меня, не мог знать. Это была моя привычка, почти ритуал, который я скрывал даже от друзей. Когда я был маленьким, после ссор с мамой я всегда прятался под старым столом на кухне и рисовал на его внутренней стороне звёзды. Никто не знал об этом, кроме меня. И, может быть, того, кто был бы моим братом.