Штольман был рад, что наконец вернулся домой. Он торопился изо
всех сил, но всё равно сумел разобраться с документами только к
семи вечера. Поль, понимая, что Яков все свое время старается
проводить с месячным сыном и женой, не обращался к нему, но тут сам
префект попросил о его участии в одном деликатном деле, поэтому
Мартен позвонил другу и попросил о помощи. Яков вот уже неделю
каждый день отсутствовал и появлялся дома только к вечеру, о чем
жалел неимоверно. Жизнь вновь встала с ног на голову, и жить, как
прежде, стало невозможно. Когда Штольман переехал с Аней в Париж,
он перестал понимать, как мог существовать ранее без её любви,
смеха, заботы, участия, красоты и постоянного присутствия рядом.
Сейчас он не мог себе представить, как еще месяц назад они с Аней
жили без их сына. Такого не было, просто не могло быть, что бы ни
говорил ему здравый смысл.
Когда Яков открыл дверь, то сразу же услышал, что Александр
Яковлевич решил напомнить, что он теперь полноправный житель
особняка на улице Ришард, не только ему самому, но и всем, кто
нынче тут обитал. Его обиженный рев слышался еще с порога. Шагнув в
холл, Штольман увидел Гастона, сидящего на ступеньке лестницы,
ведущей на второй этаж. В руках он держал Жаклин, а по соседству с
ним расселся Мистигрис, заняв большую часть пространства. Вид у
всех троих был ошарашенно-усталый. Собака обессиленно лежала на
коленях хозяина, и даже кот не смотрел на окружающих с презрением
по обыкновению - сил не хватало.
— Витя, ты его совершенно не понимаешь! — раздался из гостиной
голос Марии Тимофеевны. Она явно была раздражена. — Сашеньке так не
нравится. Ему холодно! Дай его мне! А то Аннушка проснется, а ей
просто необходимо отдохнуть!
— Маша, ты его замучила своими покрывалами! — Виктор Иванович
звучал не менее напряженно. — На улице апрель месяц, а ты его
кутаешь, будто посреди зимы!
Саша, который до этого тихо хныкал, снова заголосил, будто
поддакивая деду.
— Александр Яковлевич солидарен с Виктором! — заметил Пётр
Иванович. — Это ведь Франция! Здесь весна очень жаркая! Вам бы
понравилось в шерстяном одеяле на жаре?
— А вы, Пётр Иванович, помолчали бы! — ехидно заметила Анина
мама. — Будто вы что-то понимаете в младенцах! У них совершенно
другие понятия о температуре!
— Мне кажется, я его прекрасно понимаю, — хмыкнул
Миронов-младший, когда сын Якова издал очередной возмущенный вопль.
— Он явно хочет на свободу!
