Жить за двоих
Он перестал стареть в тот день, когда не стало её. Его тело, послушное законам времени, продолжало свой путь – седели виски, морщинки у глаз становились глубже, года методично складывались в десятилетия. Но внутри оставался вечно тем же тридцатилетним, застывшим в стерильной янтарной капле памяти.
Их любовь была не бурной и не драматичной. Она была как чистое утро – ясная, предсказуемая и полная тихой радости. Они не спешили, веря, что всё лучшее – впереди. Смерть, пришедшая за ней в виде слепого случая на скользкой дороге, была не просто трагедией. Она была абсурдной грамматической ошибкой в стройном предложении их общей жизни.
Мир после неё стал плоским, как выцветшая фотография. Он продолжал ходить на работу, встречаться с друзьями, даже улыбаться в ответ. Но всё это было ритуалом, формой без содержания. Он был похож на актёра, доигрывающего чужую пьесу после того, как главная героиня покинула сцену.
Его квартира стала музеем одного экспоната – её памяти. Её халат всё ещё висел на крючке в ванной, её любимая кружка стояла на полке. Он не бальзамировал её присутствие с болезненной одержимостью, нет. Протирая пыль с этих предметов, он не цеплялся за прошлое. Он просто признавал факт: вот пространство, которое она занимала. Оно теперь было пустым, но отрицать его существование было бы ложью.
Он не стал отшельником. Иногда он даже позволял себе лёгкий флирт с симпатичной коллегой или одинокой женщиной в кафе. Но это всегда заканчивалось, едва успев начаться. Он был честен с собой и с ними. «Во мне живёт другой человек, – словно говорили его глаза. – И он не ушёл».
Годы текли. Его друзья женились, разводились, растили детей, искали новые увлечения. Их жизнь была рекой – бурной, изменчивой, несущей новый ил и новые берега. Его жизнь стала озером – глубоким, спокойным и неподвижным. В его водах отражалось только одно небо – то, что было над ним тридцать лет назад.
Люди думали, что он несчастен. Они жалели его, этого вечного вдовца, этого человека-тень. Но в их жалости был просчёт. Они не понимали, что его любовь к ней не была привязанностью к прошлому. Она стала его внутренним компасам, структурой его души.
Однажды, уже в свои семьдесят, сидя в парке на их скамейке, он наблюдал, как играют дети. К нему подошла молодая женщина с ребёнком.
