Лоскутная душа
Девочку звали Кира, и у неё не было друзей. Её мир был тихим и состоял из теней в углах квартиры и шепота бабушки за шторой. Но в этом мире у неё была кукла Таня.
Таня не была похожа на магазинных кукол с холодными фарфоровыми лицами и стеклянными глазами. Таня была сшита из лоскутков. Кира создавала её долго и трепетно. Тело – из мягкой байковой ткани от старой пижамы, которая пахла сном. Платьице – из обрезков бабушкиного праздничного платья, с едва заметным цветочным узором. Волосы – из грубых шерстяных ниток, выдернутых из распущенного свитера. Глаза Кира вышила синими мулине, и они получались немного косыми, но зато живыми, полными безмолвного понимания.
Таня стала её частью. Кира носила её всюду с собой, засунув за пояс платья или аккуратно держа в руке. Она разговаривала с ней шепотом, делилась секретами, которые больше некому было рассказать. Таня понимала всё: и почему в школе дети отсаживаются подальше, и почему так грустно смотреть в окно осенним вечером. Она была молчаливым сосудом, в который Кира сливала всю свою детскую, невысказанную боль одиночества.
Другие дети не понимали. Они видели не друга, а «тряпку», «уродца». Их жестокость была не злой, а исследующей, как у хищников, чувствующих слабость. Они тыкали пальцами, смеялись, дразнили «Кира-лоскутная, дружит с рваньём».
Однажды, когда Кира шла через двор, возвращаясь из булочной, её окружили. Старшие мальчишки и пара девчонок, тех, что всегда хотят быть «за старших».
– Что это у тебя? – с издевкой спросил кудрявый Дима, выхватывая Таню из рук Киры.
– Отдай! – взмолилась Кира, и в горле у неё встал холодный ком. Но её голос был тихим, неслышным.
– Это что за тряпка? – он подбросил куклу, другие дети загоготали. Таня летела по воздуху, её лоскутное тело беззащитно кувыркалось.
Кира бросилась к нему, но её оттолкнули. Она плакала, умоляла, но её слёзы только разжигали азарт. Это была игра. Для них.
– Да она вся разваливается! – крикнул кто-то.
И Дима, ухмыльнувшись, взял Таню за ногу и руку и рванул.
Раздался тихий, сухой звук рвущейся ткани. Это был не просто звук. Это был звук разрывающейся души. Из прорехи в боку куклы высыпалось немного ваты, которую Кира так аккуратно туда набивала.
Кира закричала. Это был не детский крик, а какой-то животный, полный такой безысходной боли, что смех на мгновение затих. Но ненадолго. Куклу вырвали у Димы и стали рвать дальше, передавая по кругу, как мячик. Отрывали руки, выдёргивали шерстяные волосы, отрывали голову.
