Послание с «того» света

– Динь-ди-линь! Динь-ди-линь! Динь-ди-линь! – разрывался дверной звонок, грубо вырывая Найденова из объятий сладкого сна.

Валентин потянулся. Резкое возвращение на грешную землю в его намерения не входило, но кто-то продолжал настаивать на контакте.

С трудом разлепив глаза, он бросил взгляд на стену напротив. Там, прямо над плакатом с изречением Хемингуэя: «Что мешает писателю? Выпивка, женщины, деньги и честолюбие. А также отсутствие выпивки, женщин, денег и честолюбия» громко тикали китчевые самодельные часы, сооруженные из обычной деревянной иконы. Погнутые стрелки были вмонтированы в солнечное сплетение покровителя пчеловодов святого Амброзия. На них было одиннадцать утра с какими-то копейками.

«Не спится же кому-то в ночь глухую, – психовал Найденов. – Не иначе, графоман Кузяма, чтоб он уже о косяк убился. А лучше – о стену. Бетонную. Хотя… Если он не с пустыми руками…».

Последняя мысль подняла Валентина с тахты, и он, не попав ногой в правый шлепанец, поплелся открывать в одном левом. По дороге бросил взгляд в зеркало, на котором розовым маркером написал неделю назад: «Другие не лучше!».

Остановился, навел резкость. Увиденное оптимизма не прибавило. В отражении на него пялился помоечный тип с костистым анемичным лицом, на котором выделялись мутные, глубоко запавшие глаза. Его прическа напоминала половую щетку после уборки сортира, а обнаженный торс навевал ассоциации с узниками концлагерей.

Тем временем, визитер потерял остатки терпения и, вместо звонка, стал использовать нижнюю конечность: бах – бах – бах!

– Что, лошара, трубы горят? – рявкнул Найденов в сторону двери. – Ща соседи вызовут правоохрЕнительные органы – будешь знать, как нарушать правила капиталистического общежития.

– Это я-то лошара? Ах, ты ж вонючка подретузная! – раздался за дверью хриплый прокуренный голос. – Будут тебе щас и криво-, и правоохрЕнители!

Тут же в дверном замке стал проворачиваться ключ.