Доктор Крюк 4

Интерлюдия.

За день до казни.

«Принцесса Карибов», или «Морской Ворон», как ее теперь называли, стояла на якоре в нескольких милях от берега. Барбадос темнел неприветливой громадой на горизонте, лишь редкие огни Бриджтауна мерцали в ночной мгле. Корабль укрылся в небольшой, не отмеченной на картах бухте, выбирая место так, чтобы его силуэт не был виден с берега или проходящим судам. Здесь, вдали от любопытных глаз и патрульных кораблей английской эскадры, блокировавшей гавань, решалась судьба Доктора Крюка. Или, по крайней мере, делалась попытка ее решить.

В капитанской каюте было тесно и душно. Скудный свет от пары масляных ламп выхватывал из полумрака лица пятерых человек, собравшихся за большим дубовым столом. Каюта, обжитая Крюком, несла на себе отпечаток его личности — аккуратно расставленные на полках инструменты соседствовали с навигационными приборами, несколько книг в кожаных переплетах ютились рядом со стопкой морских карт.

Генри Морган, занявший место во главе стола, выглядел мрачнее обычного. На его молодом лице застыло напряженное выражение. Он молча смотрел на карту, постукивая пальцами по столешнице. После дерзкого ухода из гавани Бриджтауна, когда он сумел договориться с губернатором и вывести корабль из-под носа эскадры, на него легла вся полнота ответственности. Не только за корабль и семь десятков душ команды, но и за то главное, ради чего Крюк рисковал всем — сокровища Дрейка. Морган догадался, что в «колоколе» Крюк не зря ковырялся перед приходом англичан. Это было легко — даже голову ломать не надо. И теперь ему предстояло принять решение, которое могло стоить всего.

Рядом с ним сидел боцман Стив — кряжистый, обветренный моряк, правая рука Крюка, а теперь и Моргана. Стив сразу передал полномочия капитана Моргану, понимая ответственность такой должности. Сам Морган хмуро разглядывал свои мозолистые ладони, лежащие на коленях. Его лицо было непроницаемо. Стив был верен Крюку, он, как и Морган, понимал всю опасность их положения.

Напротив Моргана сидел Филипп. Барон не находил себе места, постоянно ерзал на стуле, его кулаки то сжимались, то разжимались. Глаза лихорадочно блестели. Новость о предъявленных обвинениях ударила по нему сильнее, чем по остальным. Или, может, он просто не умел скрывать свои чувства так хорошо, как другие. В его взгляде, устремленном на Моргана, читались нетерпение и плохо скрываемый упрек.