Венецианская маска

Последний мазок лег на холст так же тихо, как падает на воду венецианский туман. Кисть в руке Алессии замерла, кончик ее, пропитанный свинцовыми белилами, повис над бликом на холеной щеке сенатора Градениго. Готово. Она отступила на шаг, и ее мужской камзол, грубый и мешковатый, натянулся на плечах. Взгляд художника, холодный и оценивающий, скользнул по полотну. Игра света и тени, кьяроскуро, которому ее учил отец, удалась на славу. Свет, падающий из высокого окна мастерской, выхватывал из полумрака массивный подбородок, самодовольно изогнутые губы и тяжелый, усыпанный перстнями кулак, лежащий на бархате кресла. А в тени оставалось все остальное: пустота в глазах, подрагивающая жилка на виске, страх старения, который Алессия уловила в первую же минуту их знакомства и заботливо спрятала в глубине зрачков на портрете. Сенатор увидит лишь свое величие. Только она, художник, знала, сколько трусости и лжи укрыто под слоями лака и лести.

Мастерская пахла ее миром: терпкий дух льняного масла, скипидара и древесного угля смешивался с сырым запахом канала, что лениво плескался под самыми окнами. Здесь, среди мольбертов, натянутых холстов и банок с растертыми пигментами, она была не Алессией Беллини, дочерью разорившегося живописца, а маэстро Лоренцо Беллини, восходящей звездой венецианской живописи. Имя брата стало ее лучшей маской, прочнее и надежнее любой карнавальной.

«Превосходно, маэстро, превосходно!» – пророкотал сенатор, поднимаясь с кресла. Его голос был таким же маслянистым, как краски на ее палитре. «Вы ухватили саму суть моей натуры. Сила. Власть. Ответственность».

Алессия едва заметно склонила голову, пряча усмешку. Она ухватила суть его кошелька, не более. «Вы были превосходным натурщиком, ваша светлость. Терпеливым и полным достоинства». Ложь давалась ей так же легко, как точный мазок. Ее голос, от природы невысокий, она научилась делать чуть более грубым, отрывистым.

Сенатор удовлетворенно хмыкнул, бросив на стол мешочек с монетами, звякнувший приглушенно и весомо. Он прошелся по мастерской, заложив руки за спину, снисходительно оглядывая эскизы на стенах. Его взгляд был взглядом покупателя на невольничьем рынке. «Талант, несомненно, у вас есть, Беллини. Главное – не возгордитесь. Венеция не любит гордецов. Она любит тех, кто знает свое место».