
Капитульные тюрьмы не изменились ни
внешне, ни внутренне. Я думал, что меня снова бросят в подвал, и
даже приготовил небольшую речь для Поля и прочих сокамерников,
дескать, я снова с вами, братва. Однако у тюремного начальства были
иные указания. Меня поместили в одиночную камеру на первом этаже.
Зарешеченное окно выходило во двор, и я мог видеть всё, что
происходит: кого привели, кого выпустили, сколько трупов ввозят,
сколько вывозят. В стену справа от ворот был вбит крюк, на него за
ногу подвесили Гуго. Створ при каждом открытии бил его по голове,
по груди, заставляя тело раскачиваться, словно маятник. Думаю, это
сделали нарочно. Бегинки пытались снять старика, но стража каждый
раз отгоняла их.
На второй день в тюрьму пришла мама в
сопровождении Перрин и Щенка. Перрин, увидев подвешенного Гуго,
завыла в голос, кинулась к телу, вцепилась, и уже никакая стража не
смогла оторвать её от мужа. Мама стояла растерянная и испуганная,
никогда прежде я не видел её такой. Оглядывая двор, она вздрогнула,
увидев ночной улов трупов, и подошла к ним. Искала меня. Я
ухватился за прутья решётки, прижался к ним плотнее и крикнул:
— Мама!
Она вздрогнула и закрутилась.
Поднесла руки к лицу, заплакала. Я крикнул громче:
— Мама! Я здесь, здесь!
Наконец она увидела меня, бросилась к
окну, двое стражей перехватили её на полпути.
— Госпожа Полада, нельзя…
Но она рвалась, и вырвалась.
Подбежала, протянула руки, я схватил их, прижался.
Из донжона выскочил маленький
человечек с треугольным лицом и заверещал, указывая на маму кривым
пальцем:
— Убрать, убрать! Не положено!
Он подбежал вплотную, не переставая
верещать, стражи ухватили маму за плечи, оторвали от меня.
Человечек задышал со злостью:
— Было сказано: от ворот не отходить.
Стойте там. И не разговаривать! Ни слова, ясно? Иначе прикажу
выставить вас прочь. Бастард де Сенеген, вас это тоже касается.
Человечек направился к кузнице.
— Лейтенант! — снова полетел по двору
его неприятный голос. — Опять спишь? Наведи порядок, не то на
патрулирование отправлю.
Маму отвели к воротам, но и оттуда
она продолжала смотреть на меня. Словно прощалась. Перрин, стоя на
коленях, обнимала голову Гуго, поглаживала по щеке и тихонечко
причитала. Щенок выскочил за ворота и через минуту пригнал
запряжённого в повозку Лобастого. Подвёл поближе, взобрался на
подставку и срезал удерживающую тело верёвку. Мама и Перрин приняли
сержанта на руки, подошли бегинки, помогли погрузить его на
повозку.