Он был там.
Инквизитор Импарс Калсерион или, как называл его я, дядя. Всегда
строгий и всегда собранный человек, из которого нельзя было
выдавить даже улыбки.
Я помню его. Помню людей, которые всегда ходили с ним. Его
слуги, его разношёрстная свита специалистов, которая могла решить
любой вопрос, что встал бы перед ним. Они были маленькой армией
инквизитора, но главным был он.
В детстве я очень боялся этого человека. Мне он казался тем, кто
может обрушит небосвод, пожелай это сделать. Иной раз я убегал к
матери в объятия, которая окружала меня заботой и неведомым образом
закрывала меня от его ауры своим теплом. Единственный форт,
единственная надежда, которая защищала меня и могла противостоять
ему, не боясь смотреть ему прямо в глаза.
Раньше я не понимал, как она может разговаривать с ним на
равных, что даже её голос не дрожал, но сейчас понимаю. Дочь Войны,
хладнокровный солдат Империи, который мог дать фору даже
космодесантникам.
Как такой человек мог стать моей матерью? Как она вообще
подписалась на это? И самое главное, что с ней случилось в
итоге?..
Я боюсь это узнать. Что-то внутри кричит, чтобы я никогда не
задавал это вопрос. Я хочу узнать это настолько, что готов убивать
и проливать кровь тех, кто встанет между нами. Я хочу узнать,
почему мне так больно от этих воспоминаний, и внутри просыпается
тот самый мальчишка, который сидит в углу и плачет.
Это только моё дело. Моё и его. Я хочу решить это лично.
Очнись, Элиадирас.
— Это он, — хрипло произнёс я.
Я уже понял.
— Это он, он был там, когда нас…
Когда нас держали в камере.
Серая камера с кроватью, туалетом, столом и двумя стульями. Мы
там жили, я там играл в игрушки, которые доставала откуда-то мать,
и иногда к нам захаживал он. Этот человек, этот Импарс Калсерион,
чтобы проведать, задать вопросы или отвести на какие-то
процедуры.
Я понял, но только не в слух. И у тебя слёзы текут.
Я коснулся уголков глаз и почувствовал влагу на подушечках
пальцев.
Я никогда не плакал. Ни от боли, ни от потерь, ни когда всё
казалось плохо. Это было нехарактерно для меня.
Я огляделся.
Этот стон, это «о-о-о-о» было как звуковое оружие, которое
погружало людей в транс. Определённая тональность, определённый
резонанс голосов из-за строения храма, громкость — в купе они
давали гипнотический эффект, который можно было сразу и не
заметить. Заставляло людей забывать вообще обо всём, и я мог
наблюдать за тем, как не я один сейчас пускал слёзы, с открытым
ртом наблюдая за инквизитором, который благодаря правильно
поставленному свету выглядел как человек, который буквально
светился посреди окружающей тьмы.
