– Поклонись!
– Не-а.
– На колени!
– Неть.
– Кла-няй-ся!
– Да влом же ж!
– Где лом? То есть, что это за сленг,
он контрабандный? Сказано тебе – на колени!
– Да не катит, говорю, и все тут!
– Кристиан, сын Тальмара, сына…м-м,
понапишут в метриках… словом, каково бы ни было твое полное имя, ты
виновен в оскорблении Совета Магистров и самого Дремлющего!
– Да а я-то что? И разве ж «пень» –
оскорбление? И я только сказал, что интересно, как Дрыхнущего
кормят – в смысле, магией или через…
– Кристо!
Вопль несчастного директора был
подобен раскату грома. Хотя гром не умеет вопить фальцетом и с
такими отчаянными интонациями.
– Или ты склонишься, или я закую тебя
в кандалы прямо в кабинете!
Шестнадцатилетний Кристо цыкнул зубом
и посмотрел на директора исподлобья, оценивающе. Порки он не
боялся. Первую ему устроили, еще когда он, трехлетний, выкрасил
себе полголовы в зеленый цвет несмываемой краской и заявил, что так
и будет ходить. Теперь он мог спокойно сесть на раскаленные угли –
и не почувствовать боли. И, кстати, с тех времен на его рыжей
голове еще сохранилось четыре зеленые пряди, они соседствовали с
двумя фиолетовыми и тремя серебристыми. Сочетание – облизнуться и
сдохнуть от зависти.
Но кандалы – вот уж погано. Оказаться
в подвалах школы, куда через день наведывается нежить (или хуже –
плоды школьных экспериментов!) и где тараканы веками отстраивали
себе логова. Оказаться там со скованными руками и ногами,
возможностью направлять магию только через глаза или еще какие
деликатные части тела…
Кристо пожал плечами, с таким видом,
будто делает одолжение директору, опустился на колени перед
портретом Великого Дремлющего и аккуратно приложился лбом к полу.
Потом лениво поднялся, отряхнулся и без приглашения уселся на самый
красивый стул в директорской коллекции.
Стульями у Эла Колченога был
заставлен весь кабинет – ну, кроме местечка, которое было
приспособлено «для выражения почтения Великому Дремлющему».
Семнадцать штук – тщательно лелеемая коллекция, которая вечно
пополнялась с каждым праздником. Коллеги, друзья и даже Магистры
знали о маленькой слабости директора и снисходили к ней, так что в
его личном музее приходилось каждый год чуть-чуть раздвигать стены.
В кабинете же стояло только то, что было особой директорской
гордостью. Сидеть на эти стульях не разрешалось даже их владельцу,
а уж видеть, как негодный мальчишка протирает твой драгоценный стул
своими грязнющими, непонятного цвета штанами…
