Когда мы начинали, мы были розовыми поросятами. Помню ту поляну, залитую золотым, почти ненастоящим светом. Трава была изумрудной и мягкой, а одуванчики слушались каждого нашего вздоха. Мы с Артемом и Леной верили, что весь мир – это наша игровая площадка. Артем пускал в небо парашютики-одуванчики, мечтая о дальних странах. Я, Максим, сколачивал из палок мечи, клянясь защищать нашу поляну от любых драконов. А тихая Лена плела венки и шептала: «Она и так наша. Навсегда».
Навсегда длилось недолго.
Время не предупреждает, когда начинает свою работу. Оно не бьет молотом – оно точит, как наждак, день за днем, год за годом.
Сначала это были мелочи. Предательство одноклассника из-за пустяковой выгоды. Первая насмешка над твоей «розовостью». Осознание, что родители не всесильны. Каждая такая мелочь оставляла на нашей нежной шкуре крошечный, невидимый шрам. Потом шрамы стали сливаться, грубеть. Кожа, когда-то розовая и уязвимая, начала сереть. Она становилась прочнее, как старая, потрескавшаяся кожа портфеля, прошедшего огонь и воду.
Потом полезли клыки.
Они не вырастают в одночасье. Сначала это просто обостренная реакция – ты вцепляешься в свой кусок, потому что иначе его отнимут. Потом ты учишься оскаливаться первым, чтобы тебя боялись. Я смотрел в зеркало и видел свое отражение: глаза, ставшие узкими и колючими, а из-за губ уже виднелись заостренные, желтоватые клыки. Я больше не строил замки – я ругался с прорабами на стройке, и мой голос превратился в хриплый рык. Я был не рыцарем, а кабаном, охраняющим свою территорию.
