«Давление падает!» — услышал я сквозь гул,
похожий на прибой.
Мир качнулся, свет сорвался в туннель, и звук
стал вязким. Что-то горячее и липкое обожгло шею.
Моя кровь. Много крови.
Голоса вокруг стали далекими:
—
Зажим! Быстро!
—
Адреналин! Давление — ноль!
—
Пульса нет!
Я
видел все из полумрака: мелькание рук, капли на перчатках, блеск
инструментов. Толстяк Михайленко над столом, его лицо перекошено.
Верочка тянет зажим, но кровь все равно хлещет рывками, синхронно с
замедляющимися ударами сердца. Я наблюдал за собственной смертью с
клинической отстраненностью, как за неудачно проведенной
операцией.
Воздух застрял в легких, грудь не слушалась.
Начались судороги, сердце сорвалось, и тело стало чужим и
тяжелым.
Сознание тускнело из-за гипоксии — мозг
проживет еще несколько секунд.
Свет ламп над операционным столом разгорался
все ярче, пока не слился в сплошное белое.
Последняя мысль: разрыв внутренней сонной,
выше бифуркации… без шансов.
А
потом пришла тьма…
***
Первым вернулся слух.
—
…недопустимое пренебрежение элементарными диагностическими
протоколами! — грохотал над моей головой чей-то начальственный,
невероятно раздражающий голос. — Ты понимаешь, Епиходов, что в
результате твоих действий мы имеем уже третий летальный исход за
месяц?! Третий!
Сознание медленно выплывало из мутной
темноты, цепляясь за отдельные фрагменты реальности, словно за
соломинки. Я жив? Судя по всему, да.
Невероятно!
Разрыв аневризмы сонной артерии в моем случае
должен был стать фатальным. Может, успели провести экстренную
операцию?
Веки казались свинцовыми, но мне все же
удалось их приподнять. Яркий свет ударил по сетчатке, заставив
поморщиться. Белый потолок, люминесцентные лампы в металлических
решетках. Больничная палата? Однозначно медицинское
учреждение.
—
…надо было немедленно направить на КТ, а не задерживать с
диагностикой на шесть часов! — продолжал неумолимый
голос.
Я
моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд. Странно. Обстановка казалась
незнакомой. Это определенно не нейрохирургическое отделение нашей
московской клиники имени академика Ройтберга. И вообще не похоже на
реанимацию или блок интенсивной терапии. Скорее, на…
…большой, просторный кабинет с вытянутым
столом и несколькими стульями вдоль него. Я… я сижу? Действительно,
мое тело находилось в сидячем положении. И на мне был белый халат,
но только не накрахмаленный, как обычно, а какой-то
перекособоченный, словно его с трудом вытащили из задницы слона. А
напротив, опираясь массивными руками о столешницу, возвышался
грузный мужчина лет пятидесяти пяти с массивным подбородком,
брылями и залысинами, в белом халате поверх дорогого костюма. Его
лицо было искажено плохо сдерживаемым гневом, словно у верблюда,
который вознамерился плюнуть.
