Утро. Пентхаус. Не просто пентхаус,
а двухэтажный пентхаус в самой стеклянной и холодной высотке Самого
Лучшего Города, откуда открывается вид на дымку смога, которую Иван
Иванович Иванов искренне считал «романтическими утренними
туманами». Его разбудил не будильник, а звук. Звук, от которого
стыла кровь в жилах и просыпался древний инстинкт «беги или умри»,
замаскированный под сестринскую нежность.
— Бра-а-а-и-ик! — пронеслось по
мраморным коридорам второго этажа. Голос был высоким, сладким, как
сироп, и одновременно обладал проникающей способностью бронебойного
снаряда. — Завтра-а-а-а-ак го-о-о-то-о-ов! Просыпайся, солнышко моё
опаршивевшее!
Иван, зарывшись лицом в подушку
стоимостью как бюджет небольшой африканской страны, простонал.
Солнышко? Он чувствовал себя скорее недоразумением, случайно
выжившим после падения метеорита. Его сестра, Анастасия Ивановна
Иванова (16 лет, лицо ангела, характер садиста эпохи Возрождения),
была не просто конкуренткой в борьбе за родительское внимание. Она
была стихийным бедствием в мини-юбке. И вот сейчас эта стихия
приближалась к его двери.
Дверь распахнулась без стука. На
пороге стояла Она. Белоснежное платьице, идеально уложенные волосы
цвета воронова крыла, улыбка, от которой хотелось креститься. Иван
инстинктивно прикрылся одеялом.
— Ну что, моя прелесть? — Настя
сделала шаг внутрь, и Иван почувствовал, как по спине пробежали
мурашки. — Спали хорошо? Мечтали о своих анимешечках с большими...
глазками? Ой, — она сделала преувеличенно грустное лицо, —
бедненький, несчастненький. Живёшь тут, в золотой клетке... ага.
Прямо как тот хомячок, которого ты в детстве забыл покормить.
Помнишь? Очень трогательно.
Иван хотел возразить, что хомячка
забыла покормить именно она, подложив ему потом пластикового
двойника, но язык не поворачивался. Настя была мастером
переписывания истории. Она подошла к окну, залитому неестественно
ярким для Самого Лучшего Города солнцем, и вздохнула с театральной
тоской.
— Ну, пойдём вниз, страдалец. Наш
скромный завтрак ждёт. И поторапливайся, а то папа уже нервничает —
там какие-то стрелочки на экране не туда побежали. Санкции,
понимаешь ли. Мировые. Опять.
Скромный завтрак в столовой размером
с теннисный корт представлял собой зрелище, достойное сатирического
гротеска. На длинном столе из карельской берёзы, способного
выдержать танк, стояли: Сыр с плесенью. Не просто сыр. А какой-то
«Рокфор д'Артаньян Восемнадцатого Урожая», привезённый личным
самолётом отца из самой Франции вчера вечером. Иван, отрезая
кусочек, думал о том, какая это «простая, народная еда». Ведь
плесень! Почти как в деревенском сарае. Такой аутентичный вкус
бедности.
