Первое, что я услышал, придя в себя,
— скрип ржавых петель, прорезавший тишину, и вслед за ним хриплый
голос, пропитанный таким презрением, что по моей коже пробежали
мурашки:
— Накормите их, пусть хотя бы до
утра доживут!
Слова повисли в спёртом воздухе,
смешавшись с тихими, подавленными всхлипами, доносившимися из
темноты.
«Чей это голос?» —
пронеслось в моем затуманенном сознании.
Голова гудела, словно после долгой
беспробудной пьянки.
«Неужели я настолько напился,
что отрубился где-то на улице?»
Я с трудом разлепил веки. Густая,
почти осязаемая темнота обволакивала всё вокруг. Лишь тусклые
мерцающие отблески масляных фонарей за массивными железными
прутьями отбрасывали на сырые каменные стены пугающие и неясные
тени.
«Что за чертовщина?»
Сердце забилось чаще, гулко
отдаваясь в висках, предчувствуя нечто ужасное. Я резко поднялся на
локтях, зажмуриваясь от внезапной тошноты.
А когда осмотрелся, кровь буквально
отхлынула от лица.
Ничего знакомого. Абсолютно
ничего.
Толстые металлические прутья делили
пространство на тесные клетки, словно в зверинце. Подо мной была не
комфортная постель, а холодный, влажный каменный пол. А за
решётками, кучки оборванных детей жались друг к другу, пытаясь
согреться скудным теплом. Их широкие испуганные глаза светились в
полумраке немым, животным страхом.
Воздух был густым и зловонным —
смесью пота, гнили и чего-то ещё.
«Что за…» — мысль
оборвалась сама собой.
Я машинально посмотрел вниз.
Не мои руки. Не мои ладони
сорокалетнего замученного продажника. Передо мной были маленькие,
слишком мягкие и чистые детские руки.
Паника, горячая и липкая, накатила
волной, сжимая горло комом.
«Я… что, ребёнок?!»
Если это не сон — а всё вокруг
ощущалось слишком реально, — то всё пошло наперекосяк самым
чудовищным образом. А острый и жгучий голод в животе, ясно давал
понять: это явно не сон.
Каждое движение отзывалось слабостью
в мышцах, будто после долгой болезни.
«Какого чёрта здесь происходит,
это же не может быть…»
Я опустил руки и горько усмехнулся,
но звук вышел лишь сиплым хрипом. Повалился на спину, уставившись в
потолок, скрытый тенями.
Осознание накрыло меня ледяной,
беспощадной ясностью:
«Я попал в другой мир.»
Не в метафорический или в переносном
смысле, а в самом что ни на есть буквальном.
Борясь с тошнотой, голодом и
накатывающего отчаяния, я зажмурился, пытаясь покопаться в памяти
этого маленького и чуждого мне тела.
