Здесь будет пролог, и может быть, скоро. Уже пишу, уже есть
кусок, но пока сыро и мало. Собираю материал, монтирую скелет
будущей книги.
- Давайте, давайте! – палубный матрос, подпуская в голос
хрипотцы, поторапливает щурящихся пассажиров, выбирающихся из едва
освещённого душного трюма на залитую солнцем палубу, открытую всем
ветрам, - Поторапливайтесь, тысяча чертей!
Матрос совсем ещё молод, отчаянно носат, ещё более отчаянно
прыщав, физиономия его едва начала обрастать неровным разномастным
волосом, и, наверное, своей грубостью он компенсирует неуверенность
в себе и…
… но впрочем, плевать.
Выбравшись из затхлого, едва освещённого трюма на палубу, Ежи
вдохнул портовый воздух полной грудью, и, чёрт подери, никогда ему
так вкусно не дышалось! Не чтобы портовый воздух Руана наполнен
изысканными ароматами, но после трюма, и так-то затхлого, да
вдобавок, дополненного за время плаванья нотками рвоты, мочи,
немытых тел и обкакавшихся детей, запахи порта такие вкусные, что
куда там лесному санаторию в горах!
… и да, это ещё и запах свободы! Непонятно пока, как сложится
дальнейшая жизнь, и сложится ли она во Франции, но здесь, чёрт
подери, рабства нет, и это – уже ах какой весомый плюс…
- Поторапливайся, мамаша! - прыщавый юнец прицепил несколько
скабрезностей выползшей из трюма некрасивой, рано увядшей молодухе,
обвешанной детьми и узлами. Та, не зная языка, но понимая, что
обращаются к ней, улыбнулась вопросительно и застенчиво, оказавшись
неожиданно очень милой.
- Вот это шлюха! – громогласно восхитился юнец, привлекая
внимание, - Поль, глянь…
И он, улыбаясь и глядя женщине в лицо, очень подробно объяснил
ей – где, как и в каких позах он её драл, дерёт и будет драть.
Попаданец поморщился, но заступаться не стал – спасибо,
учён…
Отвернувшись, он прошёл к трапу и спустился на раскачивающуюся
землю, присоединившись к остальным мигрантам, столпившимся на
пристани блеющей овечьей отарой в ожидании пастуха.
- Месье Георг, вы не знаете, нас здесь кормить будут? – путая
русские, французские и немецкие слова, обратился к нему один из
нервничающих финнов, немолодой хуторян, вляпавшийся в неприятности
и решивший сбежать от них на чужбину.
- Та-а, херр Ежи, вы не могли бы ска-азать этим тостойным
госпота-ам… - начал тянуть многодетный эстонец, обременённый
болезненнойблеклой женой, выводком ещё более блеклых дочерей и
синдромом тревожности.
