Осень пахнет переменами. Это
чувствуется во всем. В прозрачном, как слеза, небе. В сизой,
холодной воде рек. В крике улетающих птиц. В ночном грае воронов. В
шепоте засыпающих деревьев, меняющих свое летнее изумрудное
убранство на золото. В шорохе листьев, которые ветер гонит по
тротуарам. В песне высоких волн Идольменя. В косых, затяжных
дождях, в первых, еще робких снежинках, в прилете из леса голодных
синиц, в тяфканье крадущихся по окраинам города лис, в ночной
волчьей песне. В клонящемся к горизонту, еще отчаянно летнем
солнце, которое по вечерам отказывается греть. В кутающихся в
теплые одежды горожанах, в шерстяных платках, появляющихся на
уличных бабах, в исчезающих с улиц желтобилетницах, в зонтах, под
которыми прячутся те, кому не повезло быть обладателем собственного
магомобиля, в промокших извозчиках, которых день ото дня становится
все больше – из деревень приезжают желающие подзаработать в городе,
в… Во всем. Перемены. К лучшему или нет, но Светлана знала точно:
этой осенью её жизнь снова круто изменится. Раньше она любила
перемены: новые места, новые люди, новые встречи, новые
впечатления, новая жизнь. Раньше они были к лучшему. Жизнь всегда
менялась к лучшему, иначе, казалось, и не бывает. Теперь принять бы
их. Устоять перед их натиском. Выжить бы.
Через узкие щели рассохшихся за лето
деревянных, в чешуйках отслаивающейся масляной краски рам несло
холодом, прелыми листьями и неприятно угольным дымом, царапавшим
больное горло. Осенью в промозглом и всегда мокром от дождя
Суходольске Светлана постоянно маялась простудами. Она сняла с
колдовки, за которую вечно выговаривал Богдан Семенович, что ей не
дело находиться тут, в присутствии, турку с кипящей водой и
заварила в толстой, долго удерживающей тепло кружке растворимый
кофе – забавную придумку британских химиков, ставшую популярной в
окопах Великой войны. Запахло горечью и бодростью, перебивая
уличный дух.
Сахар закончился еще вчера вместе с
молоком – купить новую упаковку рафинада Светлана не успела. Жаль,
но придется пить черный кофе. Эх, замечталось ей, сейчас бы
самовар, да с вазочками густого варенья из лесных ягод, да с
ватрушками с рассыпчатым сладким творогом, или пышками, или
пирожками – голодная с утра Светлана в своих мечтах была согласна
даже на калитки, которые местные дворяне, вроде Мишеля, совсем не
воспринимали – как же, еда простонародья. Он, окромя пышных пирогов
из местной ресторации, содержащейся выходцами из Франции, ничего не
признавал. Убирая в шкаф небольшую плиту-колдовку, купленную с
Мишелем вскладчину заместо старой керосинки, Светлана грустно
улыбнулась: «Совсем ты, Светочка-Веточка, мещанкой стала, даже
мысли простые, приземленные, глупые. Калитки, чай, да варенье! И
куда делась восторженная барышня, мечтавшая повидать мир и изменить
его?» Барышне недавно исполнилось двадцать три года, и она
окончательно рассталась с розовыми очками.
