Глава 1
«Сегодня состоялся торжественный акт в петербургском женском
медицинском институте, давшем первый выпуск женщин-врачей. На акте
присутствовал товарищ министра народного просвещения Лукьянов.
Директор института Отт произнес блестящую речь, в которой отметил
громадные заслуги женщин-врачей, как на медицинском поприще, так и
вообще в нашей жизни, указывая на их постоянное гуманитарное
влияние на
окружающих»[1].
«Известия».
Дерьмо.
Нет, жаловаться грех.
Иду, мать вашу, на поправку. Семимильными шагами, можно сказать,
шествую к огромному удивлению и радости докторов, которые, кажется,
начинают уверяться, что случилось долбаное чудо. Правда, в глазах
некоторых видится недоумение, мол, почему чудо с этим-то.
Других ведь хватает.
Таких, которым чудеса куда как нужнее. А они нет, не случаются.
И те, другие, тихо помирают. А я вот выздоравливаю.
Две недели прошло.
Две недели – это много или мало? Если так-то, вполне прилично. Я
и сидеть научился. И ем уже сам, пусть и еда своеобразная. Нет,
капельнички капают, никуда-то от них не денусь, да и силёнок у
меня, что у кутёнка, но…
Мне бы радоваться.
А не выходит.
Я раз за разом пытаюсь попасть туда. Куда? Кто бы знал… в бред
ли, в реальный ли мир, главное, что знаю точно – мне туда надо. Я…
я не хочу здесь больше.
Как будто давит всё.
Бесит.
Как будто оно всё вот вокруг – ненастоящее.
От вежливых медсестричек до стерильной белизны палаты. И
приходится раз за разом душить в себе раздражение, чтобы не
сорваться на ком-нибудь. А оно не душится и всё одно
проскальзывает, пробивается едкими ли словами, взглядами ли.
Ничего.
Они привыкшие. Они списывают на болезнь и дурной характер,
помноженные друг на друга. И улыбаются, улыбаются… старательно.
Натужно.
Я это тоже вижу. И ещё сильней бешусь. Только этого мало, чтобы
прорвать границу. А она есть. Я знаю, что есть. Я не
сумасшедший.
Я должен.
Только не получается.
Цокот каблуков. Тяжёлый такой, будто идущая дама норовит этими
каблуками пол пробить. Или просто вес сказывается? Весу моя дорогая
сестрица к своим годам набрала прилично, сделавшись не просто
похожей на маменьку, но почти точною копией её. Ну, насколько я
помню.
Помню…
Криво.
Впрочем, плевать.
Круглое лицо. Волосы вот стрижёт коротко и красит в яркий рыжий,
в морковный такой оттенок. А матушка её завивала на бигуди, такие,
железненькие. Почему-то они, эти бигуди, приклеившиеся к голове,
посверкивающие из-под тонких прядок металлом, намертво врезались в
память.
