Карету качнуло, и мне пришлось ухватиться за край сиденья, чтобы
не свалиться на пол. Сидевший напротив меня пожилой мужчина не
сдержался и выругался сквозь зубы. Но, как более опытному
путешественнику, привыкшему путешествовать именно в экипажах,
держать равновесие в качающейся карете ему удавалось куда лучше,
чем мне.
— Дороги — это вечный бич нашей необъятной страны, — проговорил
я выпрямляясь. — Но, ради бога, не до такой же степени! Если
дорога, соединяющая две столицы, находится в таком жутком
состоянии, то что можно говорить о других?
— Почему вы спрашиваете это у меня, ваше величество? — Васильев,
с которым я делил сейчас карету, подтащил к себе трость и опёрся на
неё обеими руками, чтобы хоть так обрести равновесие в качающейся
карете.
— Потому что, Алексей Иванович, передо мной сидите вы, — любезно
пояснил я, мерзко улыбнувшись. — Если бы я ехал в одной карете, ну,
к примеру, с Макаровым, то спросил бы у него.
— Мне вообще не очень понятно, почему вы решили проехаться в
карете, ваше величество, — он тяжело вздохнул, и положил подбородок
на лежащие на трости руки. — В вашем возрасте можно всю дорогу
провести в седле. Погода стоит волшебная, тепло, солнышко на
небе…
— Пыль и невозможность выяснить очень важные для меня вещи, —
перебил я его. — Такие, как, например, плохое состояние дорог.
— Вот только я не смогу ответить вам на этот вопрос, ваше
величество, — Васильев улыбнулся краешком губ. Он меня не боялся.
Похоже, считал, что уже отбоялся своё. — Дороги никогда не входили
в мои компетенции.
— Да, это точно, — я задумчиво посмотрел в окно кареты. Мы ехали
мимо какого-то поля, засеянного то ли рожью, то ли пшеницей, я не
слишком хорошо разбираюсь во всех этих злаковых. Нет, гречиху от
кукурузы точно отличу, но вот эти колосья, да ещё проезжая мимо них
в карете, ой, вряд ли. — Это рожь, или пшеница? — спросил я у
Васильева, который никак не мог понять, что мне от него надо.
— Это рожь, ваше величество, — взглянув в окно, ответил бывший
казначей, уволенный Павлом Петровичем с должности.
— Вы уверены? — я продолжал внимательно на него смотреть, и от
этого ему было явно не по себе.
— Конечно, ваше величество, — он ответил мне удивлённым
взглядом. — Смотрите, какие длинные волосины на колосе, а сам
колосок изящный, словно девичий стан.
