Костёр и Саламандра. Книга вторая

… Наши мёртвые нас не оставят в беде…

В. Высоцкий

Мы выходили далеко за полночь.

Олгрен с нами не пошёл. Я впервые увидела, как выглядит душевное потрясение у бронированного адмирала: он стоял, скрестив руки, неподвижный, как статуя, провожал нас взглядом – а лицо у него было одновременно печальное, мрачное и злобное.

– Я сам кое-что проверю, – сказал он на прощанье. – Найду способ.

Я просто ни минуты не сомневалась, что Князь Сумерек может найти способ. Вильма только попросила его не убивать – но я не уверена, что адмирал воспринял её просьбу как непререкаемый приказ государыни.

– По возможности, – ответил он и ушёл в тень.

У меня на руках спал кроха Гелхард, завёрнутый в тёплое синее одеяльце, а тело Вильмы на носилках вынесли жандармы. Мы не закрыли её лицо, но оно было белым, как фарфор, даже синеватым в свете газовых фонарей. К проходной завода подогнали карету Королевского Госпиталя, туда было удобно поставить носилки – и мы с Ольгером, Тяпкой и младенцем тоже кое-как разместились. Рашу и Броуку подали мотор.

Проходная была оцеплена, но меня поразила толпа, стоящая вокруг. Они перекрыли улицу, их было ужасно много: молчаливые тёмные люди, рабочие с завода, горожане, какие-то женщины… По толпе прошёл гул, когда люди увидели носилки и нас с младенцем, – но почти сразу же умолк. Не думаю, что кого-то утешили наши бледные, зарёванные, усталые физиономии. Тело Вильмы горожане вряд ли рассмотрели, но именно это и напугало бы кого угодно сильнее всего. Все, наверное, думали, что небо рушится, – и кто их осудит…

– Дорогие горожане! – услышала я голос Раша, спокойный и твёрдый. – Мы пока ничего не можем вам сказать. Завтра сообщим всё – и о здоровье государыни, и о здоровье наследника престола.

Не знаю, разошлись ли они, но перед каретой толпа расступилась без звука – карета тронула с места и быстро покатила по пустым ночным улицам города.

– Как жаль этих добрых людей, – вздохнула Вильма. Она сидела на ногах собственного трупа – и мне было холодно видеть её такой: в окровавленном белом платье, с выбившейся прядью, лунной и полупрозрачной. – Они ведь ожидают вестей о нас с сыном, а я даже не могу их утешить. У них будет грустная ночь.

– Страшная ночь, государыня, – сказал Ольгер. – Жуть берёт, как представишь, что они думают. Вас нет – так и защиты нет никакой. Не младенец же…