...В этом мире все любят всех,
И до смерти здесь далеко,
Здесь покой – извечный закон,
Незнакомо здесь слово «вдруг»...
Жалко, что кончается он
Там же, где от лампочки круг...
Евгений Клячкин
Королева тяжело опиралась на руку Гектора, задыхалась и
всхлипывала. Когда Гектор набирался храбрости взглянуть ей в лицо,
он видел лихорадочный блеск глаз, окруженных синевой, кровь на
искусанных губах и восковую кожу в капельках слез и пота.
Нестерпимо смотреть, нестерпимо.
– Государыня, – пробормотал Гектор голосом, срывающимся от ужаса
и жалости, – может, мне все-таки донести вас? Я понимаю, что это
дико звучит…
– Нет, нет, – выдохнула королева вместе с рыданием. – Я тебе
благодарна, милый, но идти надо, мне надо идти. Повитуха говорила,
что мне надо ходить… – и, запнувшись, ткнулась мокрым лицом в руку
Гектора выше локтя. – И до храма мне дойти надо, самой дойти… я все
помню…
Гектор, смущаясь и смертельно боясь причинить ей боль, обхватил
королеву за талию, стараясь хоть как-то облегчить кошмар этого
пути. Проклятый крысиный лаз, проклятая жизнь – и страшное слово
едва не сорвалось не с губ, но с мысли. Господи, ну почему? Почему
бы Тебе, Господи, не узреть её прямо сейчас? Дай нам лишних десять
минут, неужели Тебе вправду все равно, кто злодей, а кто
святой?!
Чадное рыжее пламя метнулось на сквозняке. В затхлый сыроватый
душок подземелья потянуло струйкой воска и ладана, теплой, доброй,
как протянутая рука. Они оба приободрились, Гектор улыбнулся,
сказал так нежно, как смог:
– Вот и храм, государыня. Еще несколько шагов – и дверь. Ключ у
меня.
Королева чуть замедлила шаги, цепляясь ледяными пальцами за его
горячее под рубахой плечо. Тяжелая дверь – мощные дубовые доски,
окованные сталью – выплыла из подземного мрака, и святой символ,
Око Господне над мистической Розой, зазолотился на ней в неверном
факельном свете. К двери вел десяток некрутых ступеней, последняя
пытка.
– Слава Богу, – вырвалось у Гектора с невольным облегчением, но
тут мысль, очевидная до последних пределов и притом совершенно
неожиданная, обрушилась на его разум, как тяжелая палица –
оглушив.
– Государыня, – сказал он задрожавшим голосом, – вы должны были
взять даму. Саломею должны были взять или Лаванду. А лучше – вашу
повитуху. Я не могу…
