Год 948 от Великого Собора
Месяц Святого Доминика Просветителя
Год девятьсот сорок восьмой от Великого
Собора запомнился жителям Ланса как год недорода и год
бесславного окончания вконец разорившей континентальные провинции
войны. Горожан будоражили слухи о скором конце света, сельский
люд в сердцах поминал засушливое лето, дождливую осень
и раннюю морозную зиму. А еще — все поглядывали
в небо на сулящую новые неприятности кровавую комету.
И пусть никто толком не мог объяснить, какие именно
несчастья вскоре обрушатся на страну, надежд на перемены
к лучшему у подданных Джеймса Третьего почти
не осталось. Да и какой прок от пустых надежд,
когда вот-вот придется положить зубы на полку?
Всадники, что направлялись на поклон
к известному на побережье отшельнику, в полной мере
ощутили на себе дурное настроение местных жителей. Радовались
им разве что владельцы харчевен и постоялых дворов,
да и у тех за фальшивыми улыбками скрывалось
желание опустошить кошели путников до последнего денье.
Напроситься же на постой в какой-нибудь захудалой
деревеньке и вовсе было пустой затеей. Обыватели,
с суеверным ужасом боявшиеся сглаза и порчи,
не пускали чужаков даже на порог.
Слишком уж часто в последнее время
поражала души людей бесноватость. И слишком опрометчиво
поступил монарх, повелев закрыть миссии ордена Изгоняющих
и выдворить братьев-экзорцистов из страны. Приходские
священники были способны изгнать из человека беса далеко
не всегда...
С пролива дул холодный, пронизывающий
насквозь ветер, к полудню стеной повалил мокрый снег,
но двое верховых и не подумали укрыться
от ненастья на постоялом дворе. Молодой человек лет
двадцати от роду, с резкими и властными чертами
лица, кутался в плащ и очевидным образом злился
на спутника, который поспешил тронуться в путь, едва
только рассвело. Тот ехал впереди и помалкивал, однако
усилившийся ветер и летевший прямо в глаза снег портили
настроение и ему. К тому же щегольская короткая
куртка, отороченная куньим мехом, совсем не подходила для
разыгравшейся непогоды.
— Смотрю, Патрик, ты сам не рад
уже, что на своем настоял? — не смог удержаться
от шпильки молодой человек. — Вот отморозишь себе
что-нибудь, вспомнишь мои слова...
— Прошу вас, дорогой Эдвард, пожалейте
мое бедное сердце. — Патрик, граф Нейл, приложил руку
к левой стороне груди, но глаза его остались холодными
и бесстрастными.
