Грохнула за
спиной тяжелая чугунная дверца. Лязгнул засов. Тьма воцарилась
кругом густая, словно черный кисель. Пока еще свет проникал в эту
бездну хоть краешком, Максим успел рассмотреть, что ступени в паре
саженей внизу обрываются, а далее идет прямой коридор с
ответвлениями направо и налево.
Куда
идти?
Припомнил,
что государь Иван Васильевич сказал: иди все прямо, мимо не
пройдешь. Правда это или нет? Может быть, он просто поиздевался над
узником напоследок? Дескать, куда ни иди, все равно, один
конец.
Так или
иначе, выбор был небогатый. Максим осторожно, чтобы не оступиться в
кромешной тьме, стал спускаться по ступеням, пока не достиг
каменного пола в самом низу.
И только
здесь он почувствовал, чем здесь пахнет. Нет, не только тем, чем
полагается пахнуть в погребе: сыростью, мышами, ржавчиной. Был
здесь еще и другой запах, который спутать ни с чем было невозможно.
Запах, от которого захотелось сразу же броситься обратно вверх по
ступеням и забарабанить кулаками в железную дверцу. Пусть впустят
назад, пусть там даже казнят. Что угодно, только не это!
Потом,
конечно, взял себя в руки. Нет нужды туда бежать – никто не
откроет. Если хочешь еще пожить, нужно первым делом изгнать
пробирающий до костей ужас и придумать, что делать. Если бы только
не проклятая тьма, если бы хоть самый тусклый огонек! Хоть в
мышиный глаз!
Максим весь
обратился в слух, стараясь даже не дышать. Где-то впереди и чуть
правее раздался плеск, словно кто-то невидимый наступил в лужу
босой ногой. А вслед за этим он почувствовал, как смертное зловоние
усилилось. Тот, кто его источал, был уже совсем близко. Должно
быть, шагах в двадцати, едва ли больше.
И ведь нет
при себе ни бердыша, ни сабли, ни пистоля! Будь при нем хоть что-то
из оружия, он не так бы себя повел, не стоял бы, как истукан,
обезумев от страха. Да все отобрали сторожа слободские, и теперь
его, безоружного, кинули сюда, яко римские цари кидали праведников
на арену для звериной травли. Вот только тех праведников иной раз
звери не трогали, а ему – Максим знал – никакой пощады не будет.
То, что обреталось в этом подвале – не лев и не барс. У тех есть
предел лютости, и они сыты бывают. То же, что приближалось сейчас к
нему в кромешной тьме, было обречено испытывать голод неутолимый
вечно.
