Выглядел этот мир исключительно паршиво.
Небо, солнце, земля – все никуда не
годилось.
Разве это небо? Вот эта свинцовая
толща, загроможденная черными этажами рваных, клубящихся туч,
лениво плывущих в неизведанную даль – небо? А что за солнце!
Какая-то бледная клякса изредка проглядывала сквозь случайные
прорехи грозового одеяла в тщетной попытке осветить простирающуюся
под ней землю...
С землей было хуже всего. Не земля, а
скорее – раскаленная сковородка, которую какой-то древний
забывчивый бог поставил на палящую во всю адскую мощь гигантскую
конфорку. Поставил так давно, что ее содержимое – к примеру, вот
эта планета, превратилось в совершенно нераспознаваемую спекшуюся
массу – шлак и пепел...
Да, это всего лишь метафора, но она
довольно точно отражала суть наблюдаемой картины: куда бы ни падал
взгляд, везде простиралась раскаленная равнина. Темные пятна менее
нагретых участков, словно причудливый камуфляж, беспорядочно
перемежались с раскаленными докрасна. Сквозь змеящиеся трещины,
густой сетью покрывающие всю видимую поверхность магматической
коры, неустанно прорывались языки желто-красного пламени. Чаще
всего они просто гасли от порывов удушливого горячего ветра,
уступая место таким же скоротечным огненным собратьям. Но иногда
закручивались яркими смерчиками и успевали преодолеть не один
десяток метров, прежде чем закончить существование.
Все вместе взятое весьма смахивало на
первозданный мир, еще не остывший после Сотворения. Вот только
некое аномальное пятно, расположенное в гипотетическом центре этого
раскаленного ада, несколько портило общую картину...
* * *
Я неподвижно сидел на корточках,
упираясь локтями в колени и расслабленно опустив кисти
рук.
Ассоциации, вызванные размышлениями
по поводу устройства этого бредового мира, были такими же мрачными,
как и сами мысли. Хаотичная и одновременно подозрительно слаженная
работа огненных язычков, пляшущих по гигантской жаровне перед моими
глазами, напоминала шевеление пальцев неведомого многорукого
чудища, ощупывающего сквозь трещины поверхность подземной темницы.
Чудищу было тесно. Оно упорно стремилось вырваться на волю. И с
холодной яростью пялилось в недоступный для него мир громадным
голубовато-прозрачным глазом.
Не слишком приятная
ассоциация.
Ведь я как раз находился на этом
«глазе»: посреди пекла необъяснимым образом зияло гладкое ледяное
пятно, около десяти метров в диаметре. И не таяло.
