Слежка была организована ловко, этого
Гензель не мог не признать.
Скорее всего, их незримо вели с того
момента, как они вошли в город, от самых Русалочьих ворот. Гензель
не сразу ощутил, что к привычному запаху Лаленбурга, запаху яблок,
примешивается еще один — чужого внимания. И внимания, судя по
всему, недоброго, пристального.
Мысль об уличных воришках Гензель
отбросил сразу же. Одной его улыбки, полной акульих зубов, обычно
хватало, чтобы отбить даже у самых дерзких желание интересоваться
содержимым кошеля. Да и не станут обычные воры так себя утруждать —
не их почерк.
Вели их аккуратно, умело, как опытный
егерь ведет дичь, не показываясь на глаза, но не отрываясь от
следа, выгадывая момент, когда можно будет настичь добычу и
вскинуть ружье, чтоб выстрелить наверняка. Гензель не горел
желанием служить для кого-то дичью, но и поделать ничего не мог.
Оставалось лишь приглядываться к окружающему, делая вид, что
беззаботно разглядывает рыночные ряды и прилавки.
Здесь было на что посмотреть. На
дворе стояла поздняя осень, оттого прилавки Лаленбурга были
завалены яблоками, великим множеством яблок. Красные, как
артериальная кровь, зеленые, как весенний луг, желтые, точно
начищенная золотая монета, или даже бесцветные — здесь можно было
найти товар на любой вкус, из всех уголков королевства. Каждый год
к середине осени Лаленбург превращался в одну огромную яблочную
ярмарку, и товара зачастую было так много, что груды битых и гнилых
яблок заполняли все городские канавы.
Иногда Гензелю казалось, что в этом
городе не знают другой пищи, кроме яблок. Если ему не изменяла
память, яблоко красовалось даже на гербе здешней королевской
династии. Он любил яблоки, но уже через несколько минут дыхания
воздухом, в котором яблочных испарений было ощутимо больше, чем
любых других газов, ощутил легкое головокружение. После душистого
степного воздуха, которым он дышал последние две недели, Лаленбург
был серьезным вызовом его обонянию.
Впрочем, город хранил для гостей и
иные ароматы. Чем дальше они с Гретель отходили от ворот, тем
сильнее это ощущалось. Они миновали скотобойню (тяжелый запах
застарелой крови), мастерские скорняков (едкий до тошноты аромат
каких-то красителей) и углеводородную фабрику (оттуда отчего-то
тянуло спиртом и чем-то кислым, как забродившее сусло). И сразу
оказались в переплетении крошечных улочек и переулков Лаленбурга —
настоящая паутина, сотканная гигантским пауком из осыпающихся
блоков и позеленевших от времени бетонных плит.
