Отцовская нога отвратительно
скрипела. Так невыносимо, что Гензелю временами хотелось заткнуть
уши, лишь бы не слышать этого ритмичного «скруээ-э-пп-п-п,
скруээ-э-пп-п-п» — ни дать ни взять, кому-то пилят хребет тупой и
ржавой пилой…
Нога у отца была старой, другой
Гензель и не помнил. Громоздкая, неуклюжая, из темного щербатого
металла, со скрипучими движущимися внутри поршнями, она была такой
же привычной, как старенькая печь в их каморке или рассохшийся
потолок. Нога была ворчливой и уродливой, но Гензель привык считать
ее частью своего привычного мира, как нелюбимого дальнего
родственника или уродливый дом по соседству. И теперь эта часть
словно в насмешку каркала ему в левое ухо свое бесконечное
«скруээ-э-пп-п-п», и в карканье этом Гензелю чудилось ехидство,
сдерживаемая радость скорого расставания.
Отец шагал размеренно, тяжело
переваливаясь со здоровой ноги на механическую и обратно. Он не
оборачивался, не делал лишних движений, даже головы не отрывал от
стелющейся перед ним лесной тропинки, и оттого сам казался
механическим, заведенным, незнакомым. Но Гензель знал, что отец
видит гораздо больше, чем кажется.
На том месте, где тропинка вихляла в
сторону, превращаясь в зыбкий пунктир среди жирной болотной жижи,
отец резко остановился.
— Где эта девчонка? — спросил он
сердито, упершись посохом в бесформенную кочку.
Гензель рефлекторно оглянулся.
Какое-то мгновенье ему казалось, что позади них с отцом ничего нет,
только протоптанная в лесном чреве смрадная колея двух параллельных
цепочек следов. «Гретель!» — хотел было он воскликнуть, совсем
позабыв о том, что шуметь в Ярнвиде не полагается. Но кричать не
потребовалось, зря набирал воздух в легкие. Поодаль, среди колючих
ветвей, мелькнул клочок серой ткани, и почти тотчас он увидел
Гретель — та торопливо нагоняла их, на ходу оправляя фартук.
— Рядом, — с облегчением сказал
Гензель отцу. — Вот она, идет… Отстала маленько.
Но отец не обрадовался, из-под
грязно-седых волос по-волчьи сверкнули глаза.
— Сколько раз вам говорить! — рявкнул
он. — Не отставайте, чтоб вас черти по кусочкам растащили! Это
Ярнвид, а не ваша песочница! Гензель, следи за сестрой!
Гензель помнил, что это Ярнвид.
Он и рад был бы забыть, но это было
совершенно не в человеческих силах. Ярнвид обступал их со всех
сторон, из его гнилостных объятий невозможно было вырваться. Стоило
прикрыть глаза — Гензель пару раз малодушно пытался прикрывать, —
как делалось еще хуже. Скользкое чавканье жижи под ногами
становилось жутким, как дыхание притаившегося водяного, а острые
ветки, задевающие плечи, ощущались стальными когтями неизвестных
чудовищ из чащи. Приходилось открывать глаза и вновь с отвращением
таращиться в гнилое нутро Ярнвида, бездонное, бесконечное и
зловонное.
