Визг умирающего мотора заглушал разъяренное шипение волн,
вгрызающихся в палубу. Тонкий экран паруса с погасшим мороком
бессильно висел вдоль мачты и слабо трещал утекающей в
окровавленную воду энергией.
Других звуков Штефан не слышал. Сознание заглушило крики
умирающих, скрип механизмов и оглушительные всплески, которые
раздавались, когда разъяренный левиафан бил хвостом по воде.
Чувств тоже не было, ни одного.
Ни ужаса потери – он был достаточно взрослым, чтобы понять, что
родители, запертые смятой металлической дверью в каюте,
обречены.
Ни страха за собственную жизнь, ни злости на тех, кто повел
корабль в море, несмотря на брачный сезон левиафанов.
Понадеялись на бортового чародея, герра Виндлишгреца. Еще два
дня назад этот полный мужчина с волосами цвета ржавчины обходил
корабль, презрительно морщась. Это он заставил вывести на экраны на
носу изображение оскаленной пасти, как на морлисских пароходах.
Сказал, что левиафан – животное, к тому же тупое, и его просто
напугать.
Штефан пытался сказать герру Виндлишгрецу, что левиафана еще
проще спровоцировать, и об этом им рассказывали на уроках
естествознания в школе. Конечно, чародей не послушал. Кого волнует
мнение десятилетнего сопляка.
Кого он вообще волнует – спустя несколько минут от корабля
останутся только обломки, уносящиеся в бездну, а огромный змей с
пастью, полной игл-зубов, частых и желтых, поплывет в глухую черную
глубину праздновать победу.
Штефан попытался вытереть кровь из разбитого носа мокрым
рукавом, но только еще больше размазал. Несколько секунд он
разглядывал испачканный рукав, с мазохистским удовольствием думая о
том, что мама обязательно заругает.
«Мама будет недовольна» – привычная мысль, кажущаяся теплой в
ледяном ревущем безумии. «Мама умерла» – пощечина, обжигающая
сознание, которое никак не хотело чувствовать горе. Или страх.
Почему надо бояться? Мама будет ругать.
Мертвая мама за искореженной дверью.
Будет ругать за испачканный кровью рукав.
Слишком много крови, надо найти место, где суше. Чтобы мама не
ругала. Мертвая, мертвая мама.
Шатаясь, Штефан поднялся с палубы, с удивлением обнаружив, что
все это время сидел, вцепившись в труп одного из матросов. Перед
смертью он схватился за скобу, да так и не разжал пальцы.
Заляпанная густым и рыжим куртка пахла солью и чем-то
химически-едким – видимо, кровью левиафана.
