Вирна Мэйс
— Что здесь
происходит? — Голос К’ярда старшего — голос правителя, он звучит
как глухой гул набирающего силу вулкана.
Он сам
напоминает скалу, неприступную и вечную, о которую способна
разбиться любая, даже самая мощная волна. Высокий, с темными
волосами, в которые вплетены стальные нити седины. Под тяжелым
взглядом глаз цвета пламени, отличающих расу въерхов, любой
почувствует себя неуютно. Его сила и власть непререкаемы, и именно
они подбрасывают со стульев всех без исключения политари, даже
ведущую протокол девушку. Сидеть в кабинете остаемся разве что мы.
То есть я и К’ярд.
— Ньестр
К’ярд. — Политари не двигается с места, вытянувшись в струну. — Со
слов ниссы Мэйс сегодня ночью на нее было совершено
нападение…
— Довольно.
— В мою сторону он даже не смотрит, смотрит исключительно на своего
сына, и я каким-то непостижимым образом чувствую, насколько тот
напряжен. — Лайтнер.
Он
поворачивается к отцу и поднимается. Сейчас, когда они стоят лицом
к лицу, я замечаю, насколько темнее у младшего К’ярда глаза. Темнее
в том смысле, что я никогда не видела у въерхов таких глаз,
погасших, как опрокинутая со стола лампа. По лицу правителя
Ландорхорна проходит судорога, от которой градус напряжения в
кабинете стремительно возрастает.
— Нэрптан
Диер сказал правду. Сегодня ночью на Вирну было совершено
покушение…
— На Вирну.
— Теперь, наконец-то, он смотрит на меня, но смотрит так, словно не
против раздавить, а потом пойти помыть руки и забыть, как о
досадной неприятности. Раньше этот взгляд вдавил бы меня в стул, но
не сегодня. Не сейчас. Не после того, как Ромина швырнула меня в
море со связанными руками, без единого шанса на
спасение.
Поэтому я
возвращаю ему прямой взгляд.
На миг в
его глазах мелькает изумление, смешанное с раздражением, которое
тут же сменяется хрустящим холодом, когда он снова смотрит на
сына.
— Лайтнер,
мы уходим.
Он уже
почти разворачивается, когда слышит:
—
Нет.
На этом у
меня сдают нервы. Я могу сколько угодно делать вид, что мне все
равно, но мне не все равно. Я упала с огромной высоты, у меня болит
все, что только можно, я мысленно попрощалась с сестрами, и сейчас,
когда я все это понимаю, меня начинает трясти. При мысли о том, что
сегодня утром Митри и Тай могли остаться одни, что их в лучшем
случае запихнули бы в самый дешевый социальный приют, что меня бы
даже не нашли, а Ромина с подружками продолжала бы бегать по
вечеринкам, красить ногти и улыбаться.
