Тревожная тишина растекалась по уцелевшему центру города, словно молоко из бездонного кувшина.
Медленно и неумолимо она захватывала дом за домом, улицу за улицей, квартал за кварталом. Никто не мог избежать ее объятий, и вскоре перед ней пали прекрасные золотистые дворцы с башнями, облицованными синим мрамором; великолепные вишневые сады, купающиеся в белой пене цветения; изящные мосты, выточенные из слоновой кости; широкие солнечные террасы из теплого песчаника; грандиозные фонтаны; величественные статуи прежних герцогов и обелиски с альбатросами.
Конечно же альбатросы…
Их она оставила напоследок. И волшебные создания, распахнувшие крылья, сотни лет назад обещавшие этой стране свою вечную защиту, сдались. Их глаза погасли, а свет, излучаемый перьями, померк.
Теперь уже навсегда.
Весь город, начиная от портовых кварталов и заканчивая крепостью, что высилась на утесе, под самыми облаками, пожрало белое безмолвие.
Птицы не пели, потому что их больше не было. Не выли собаки – последние из них погибли еще до наступления тишины, оставшись вместе со своими хозяевами. Дети навсегда перестали смеяться и играть в веселые игры. Из далекой, теперь уже не существующей гавани не доносился бесконечный и такой привычный портовый шум.
Молчали фонтаны, и бирюзовая вода перестала падать в прекрасные чаши отделанных розовым перламутром бассейнов. Молчал ветер, устав реветь в тщетной попытке докричаться до самих Шестерых. Молчало море, испугавшись своего недавнего безумства и грохота.
Оно, устыдившись собственной ярости, дрогнуло и отступило прочь, как можно дальше, обнажив серо-бурое дно, где среди грязи и водорослей трепыхалась умирающая рыба, распахивая рот в безмолвных криках агонии, а огромные алые крабы тщетно пытались забиться в расщелины морских скал, спасаясь от горячего ила.
Камни перестали трескаться и лопаться, вздыхать каждую секунду, словно живые, и потеки базальта на них затвердели большими каплями.