Воздух в лаборатории был стерильным и холодным, пахшим озоном и тишиной. Кай смотрел на голографические проекции, плывущие в воздухе перед ним. Разноцветные линии вырисовывали причудливые графики – карту его собственных эмоций. Преимущественно ровная, зеленая линия покоя, изредка взметавшаяся острыми, но короткими желтыми пиками легкого раздражения. Ни всплесков радости, ни глубоких провалов печали. Стабильность. Идеально контролируемый хаос, вернее, его полное отсутствие.
Он провел рукой по сенсорной панели, увеличивая масштаб. Вот оно, его внутреннее море – мертвый штиль. Именно ради этого он и создавал «Эмпатический Синтез». Чтобы найти сбой в себе. Чтобы починить то, что сломалось три года назад и превратило его из живого человека в эту… пустую оболочку с блестящим intellect.
Часть 2
Глина была холодной и влажной, неживой массой в ее пальцах. Лира сжала комок, пытаясь придать ему форму, но под ее прикосновением он лишь бесформенно сползал с каркаса. Еще одна неудача. Раньше глина была продолжением ее рук, послушной, готовой рождать из хаоса красоту. Теперь это была просто грязь.
В висках застучало. Приступ тревоги, знакомый и ненавистный. Она зажмурилась, пытаясь отдышаться, но перед глазами встало его лицо. Уверенное, красивое, а потом – холодное и отстраненное. Слова, которые резали больнее ножа: «Ты слишком сложная, Лира. С тобой устаешь». Она отшатнулась от станка, с трудом сглатывая комок в горле. Она пришла сюда за исцелением, а чувствовала себя лишь более сломанной.
Часть 3
– Сеанс 047. Протокол «Диагностика алекситимии». Испытуемый № 3-«Лира», – его голос прозвучал в абсолютной тишине комнаты, ровный, лишенный каких-либо интонаций. Он сидел в своем кресле по другую сторону звуконепроницаемого стекла, наблюдая за ее биометрией на мониторах.
Слышимый через систему внутренней связи, ее голос дрогнул:
– Я… я готова.
– Опишите свое текущее состояние, – попросил Кай, глядя на скачущий пульс на экране.
– Я… пытаюсь лепить. Но не получается. Чувствую раздражение. И страх.
– Страх чего?
– Что… что так и останутся эти осколки. Внутри. Что я никогда больше не смогу создать что-то цельное.
Часть 4
Она говорила, и ее слова, такие простые и уязвимые, странным образом резонировали в нем. Не содержанием, нет. Его история была иной. Но чувством. Ощущением внутреннего разлома. Он слушал, как она описывает свое одиночество после расставания, как боится доверять свое тело кому-либо, и его собственная, давно похороненная, боль шевельнулась где-то на дне.
