Она шла на встречу со своим возлюбленным. И тот факт, что встреча должна была состояться на вокзале Кэннон-стрит, как она боялась, грозил сделать само свидание банальным и пошлым. Ей бы хотелось встретиться с ним в каком-нибудь зелёном, прохладном фруктовом саду, где в высокой траве качались нарциссы, а на влажном, ароматном мху у живой изгороди стояли на хрупких, но упругих розоватых стебельках примулы. Время года – непременно май. Она сама должна была быть как стихотворение – воплощённая лирика в белом платье и зелёном шарфе, идущая к нему по высокой траве под цветущими ветвями. В руках – охапка колокольчиков, которые она, защищаясь в девичьей стыдливости, поднесла бы к его лицу, когда он бросился бы её обнимать. Видите ли, она в точности знала, как описывают свидания на страницах признанных поэтов и в дешёвых еженедельниках. Она в полной мере, насколько позволяли круг её чтения и окружение, обладала литературным чутьём. В детстве она не могла долго плакать, потому что ей всегда хотелось посмотреть на себя плачущую в зеркало, и тогда слёзы, разумеется, тут же высыхали. Теперь, став молодой женщиной, она не могла долго быть счастливой, потому что ей хотелось наблюдать за счастьем своего сердца, и оно тогда улетучивалось, точь-в-точь как слёзы.
Он попросил её о встрече на Кэннон-стрит; ему нужно было кое-что ей сказать, а дома из-за её младших сестёр было трудно найти свободные полчаса. И, как ни странно, ей было почти не важно, что он собирался ей сказать. Она лишь мечтала о мае и фруктовом саде вместо января и грязного, пыльного зала ожидания, людей с простыми, озабоченными лицами и тусклой, унылой погоды. Обстановка казалась ей чрезвычайно важной. На ней было платье коричневого цвета, чёрный жакет и шляпка, украшенная своими руками. И всё же, когда он вошёл через тяжёлые вращающиеся двери, она показалась ему чарующе хорошенькой. Он вряд ли узнал бы её в зелёно-белом муслине посреди фруктового сада, ведь их любовь родилась и выросла в городе – точнее, в Хайбери-Нью-Парк. Он подошёл к ней; он опоздал на пять минут. Она уже начала волноваться, как всегда волнуется тот, кто ждёт, и была несказанно рада его видеть, но знала, что с опоздавшим кавалером следует вести себя дразняще холодно (потом можно будет милостиво смягчиться), а потому протянула ему вялую руку и не проронила ни слова.
