Глава первая. Палитра молчания
Ветер, холодный и пронизывающий, словно отточенный скальпель, рвал с неба тяжелые хлопья мокрого снега. Они не падали, а яростно атаковали город, залепляя окна, превращая асфальт в скользкое месиво. Вера стояла у огромного панорамного окна своей мастерской, сжимая в ладонях чашку с остывшим чаем. За стеклом Петербург растворялся в мареве белого и серого, теряя очертания, превращаясь в акварель, написанную на мокрой бумаге – размытую, меланхоличную, прекрасную в своем умирании.
Мастерская была ее крепостью, ковчегом, спасавшим от хаоса внешнего мира. Воздух здесь был густым и знакомым, пропахшим скипидаром, дамарным лаком, старой древесиной и особым, сладковатым запахом времени, который источают холсты, видевшие эпохи. Повсюду стояли мольберты с «пациентами» – одни ждали своей очереди, другие, уже исцеленные, дожидались возвращения в залы музеев или в руки частных владельцев. Здесь, среди красок и кистей, Вера была богиней, волшебницей, способной повернуть время вспять. Здесь царил ее закон, ее порядок.
Звонок телефона разрезал тишину, заставив ее вздрогнуть. Чашка звонко стукнула о подоконник. Вера вздохнула, отставила ее в сторону и подняла трубку.
«Вера Сергеевна», – послышался спокойный, бархатный голос ее агента и старого друга, Артема. – «Как настроение? Не замерзла в своей башне?»
«Ледниковый период в разгаре, но я держусь», – улыбнулась она, глядя на заиндевевшее стекло. – «Что скажешь?»
«Скажу, что нашел для тебя работу. Необычную. Очень».
В его голосе прозвучала та самая нотка, которую Вера знала слишком хорошо – смесь возбуждения и осторожности. Артем никогда не звонил по пустякам, а слово «необычный» в его устах означало либо нечто гениальное, либо нечто безнадежно испорченное, либо… нечто, связанное с деньгами, о которых даже она, с ее равнодушием к финансовым бурям, не могла не слышать.
«Я слушаю».
«Это частный заказ. Очень частный. Владелец предпочитает оставаться в тени. Коллекционер».
«Все они коллекционеры, Артем. Одни собирают искусство, другие – долги. Кто этот?»
«Его имя – Арсений Владимирович Волков».
Имя прозвучало как удар колокола в тишине собора. Волков. Человек-легенда, миф, призрак. О нем говорили шепотом, вполголоса. Говорили, что его коллекция могла бы составить конкуренцию иным национальным музеям, что его вкус безупречен, а его состояние не поддается исчислению. Говорили, что он скуп, жесток и не терпит чужих ошибок. И говорили, что он никогда не появляется на публике.
