Геннадий Карлович, однажды спустившись в метро после работы, увидел, как умер человек. Шел себе неприметно в толпе, вдруг схватился за сердце, весь побледнел и умер. Совершенно буднично преставился, точно в метро для такого дела самые удачные обстоятельства и все располагает к внезапной смерти.
Всякий в метро занят своим делом и если одному приспичило вознестись – публика не осудит и не такие иной раз выходки устраивали в метро пассажиры. Геннадий Карлович считал, что здесь, под землей, особенный воздух, место чрезвычайно гиблое и человек ведет себя здесь совершенно иначе, нежели под открытым небом.
Никто быть может не оглянулся на усопшего, если бы он, когда отходил в мир иной, не упал под ноги одной взбалмошной особе, а та, увидав, что сапоги ее от кутюр обнимает некий господин с физиономией оттенка самого нелицеприятного, в ужасе не завизжала. Геннадий Карлович обернулся на крик, увидал что стряслось и обомлел.
Геннадий Карлович малокровием не страдал и нервы имел крепкие, в метро бывал регулярно и потому закален был невероятно, а здесь, вдруг, лицом к лицу встретил смерть и совершенно расклеился. Смерть человека потрясла его до глубины души. Что-то в облике мертвеца неуловимо пробудило в нем чувства самые чуткие и благожелательные. Показалось Геннадию Карловичу, что мертвец этот и сцена вокруг него, а стоит заметить к нему бросились люди и пытались оживить, щупая пульс и хлопая живо по бледным щекам, отчего-то выглядят несколько карикатурно, однако не нахождение мертвого тела посреди оживленной толпы смущало его, а лицо усопшего. Оно выглядело удивительно спокойно и безмятежно, а между прочим, было то самое время, когда в метро не протолкнуться, душно, как в аду и человеческих лиц совершенно было не разглядеть – все казалось вокруг пляшут ведьмы и метлами погоняют чертей. А тут поперек этого ада раскинул руки человек и будто счастливо уснул.
Более того, Геннадию Карловичу лицо мертвеца смутно показалось знакомо. Он аккуратно обошел его с разных сторон и внимательно оглядел. Голубые ясные глаза его казались живыми. В глубине их можно было различить тот внутренний свет, который отличает еще юного сорванца от зрелого мужчины. По внешнему виду он был одного возраста с Геннадием Карловичем, возможно моложе, оттого глаза его, которые после смерти никак еще не угасли, казались еще более замечательными. Словно душу ребенка поместили в тело мужчины и она, разобравшись наконец, что взрослая жизнь совершенно бездарна и скучна, выпорхнула обратно, запечатлев свое прикосновение на лице человека, что носил ее в себе.
