Дождь барабанил по крыше старого дома в Хейвен-Пойнт так, будто хотел пробить её насквозь. За окном спальни ветер срывал с деревьев последние осенние листья, а в комнате было тепло, почти душно. Пахло озоном, свежесваренным кофе и её кожей – тонким, чуть сладковатым ароматом, который Остин мог бы узнать из тысячи. Элоиза лежала на его груди, её пальцы лениво чертили невидимые узоры на его ключице. Её волосы, тёмные и ещё влажные после душа, щекотали ему подбородок. На прикроватной тумбочке горели свечи – их мягкий свет отражался в её глазах, делая их почти золотыми в полумраке.
– Знаешь, о чём я думаю? – её голос был тихим, с той лёгкой хрипотцой, от которой у Остина всегда перехватывало дыхание.
– О том, что завтра в семь утра тебе нужно быть в клинике, а ты до сих пор не собрала сумку, – пробормотал он, наклоняясь, чтобы коснуться губами её макушки. Её волосы пахли травяным шампунем, и этот запах был таким родным, что казался частью его самого.
Она рассмеялась – негромко, но живо, будто внутри неё звенели маленькие колокольчики. Этот звук всегда заставлял его улыбаться, даже если настроение было хуже некуда.
– Нет, милый. Я думаю о том, что если со мной что-то случится… – начала она, и её голос стал серьёзнее, хотя в нём всё ещё сквозила привычная ирония.
– Элли, хватит. Это рутинная процедура. Доктор Мейерс сказал, что всё будет в порядке. Ты сама слышала, – он постарался говорить твёрдо, но внутри что-то сжалось. Он не любил, когда она заводила такие разговоры. Особенно сейчас, накануне её госпитализации.
– Я знаю, что он сказал, – она приподнялась на локте, заглядывая ему в глаза. В полумраке её взгляд казался глубоким, почти чёрным, с тёплыми отблесками свечей. – Но ты же меня знаешь, Остин. Я люблю думать о «что, если». Так вот, если я вдруг стану просто набором воспоминаний в твоей голове, что ты будешь делать?
Он провёл рукой по её спине, чувствуя тепло её кожи через тонкую ткань майки. Этот жест был привычным, почти машинальным, но сегодня он казался особенно важным, как будто нужно было запомнить каждую мелочь.
– Я буду помнить тебя. Каждый день. Каждую минуту, – сказал он тихо, стараясь, чтобы в голосе не было тени тревоги.
– Скучно, – фыркнула она, и её губы тронула лёгкая улыбка. – Это слишком… правильно. А ты ведь у меня гений. Неужели не придумаешь ничего поинтереснее? Не соберёшь меня заново из наших писем, фотографий, из моих дурацких дневников, которые ты, я знаю, тайком читаешь?
