Наступил сентябрь, и уже холодало. Небо готовилось к предстоящей зиме, угрюмо нависая над покосившимися гаражами и пятиэтажками. С крыш капало – не дождь, а что-то среднее между дождем и изморосью, а ветер срывал с берез первые желтые листья и гонял их по дорожкам, где уже лежали опавшие морошковые листья, бурые и скользкие.
Марьян стоял, засунув руки в карманы старой куртки, и ждал. Волосы его сейчас были коротко острижены, почти под ноль, и только начинали отрастать, отчего голова казалась колючей, как у новобранца. Он подстригся еще в июле. Изначально – сказал «подравнять», а состригли, как ему показалось – полголовы, на что Марьян махнул рукой и в отчаянии приказал сбривать все и сидел, жалея и глядя, как на плечи сыплются грязно-русые пряди.
Ян умер неделю назад. Ксемен не отреагировал никак, а Софью это потрясло – она долго ни с кем не говорила, обдумывая и переживая это самостоятельно.
Марьян не предавался эмоциям, но чувствовал, будто у него из груди вырвали нечто важное – ребро, или позвонок, – и теперь он не мог стоять ровно. Эта пустота мучила его куда сильнее его вторичной, пародийной скорби. Всю неделю он чего-то ожидал, сам не зная чего.
Похорон?
Но о них и ни слуху. Марьян не знал, к кому обратиться, у кого спросить. И конце недели все же нашел в себе силы – пошел к единственному в поселке ритуальному агенту.
Окна там были грязные, заставленные образцами гранита – плитками с золотыми ангелочками и надписями «Вечная память». Его с порога обдало запахом краски, пыли и может быть даже формалина. За прилавком, заваленным каталогами гробов и образцами тканей, сидел мужчина лет сорока, в засаленном свитере. Он что-то жевал, тыкая вилкой в пластиковый контейнер с макаронами и покачивался на стуле. Перед ним стоял маленький телевизор, где шел индийский сериал, и женщины в пестрых сари рыдали в три ручья.
– Чего надо? – Спросил он, едва дверь успела скрипнуть. У него со рта посыпались крошки.
Марьян огляделся, сжимая в кармане холодные пальцы, и глухо ответил:
– Здравствуйте. Я хотел узнать… насчет похорон.
– Кого? – Агент лениво взглянул на него, заглатывая вилку с макаронами.
– Богословский Ян Валентинович.
Агент медленно перевел на него глаза – маленькие, заплывшие, оценивающие. Он перестал жевать.
– Чего? – Переспросил он, и в голосе послышалось неподдельное изумление. – Это ж тот, который нефти почти на сто миллионов наворовал? Так он же сидит. Когда он помереть то успел?
