Доктор Марк Восс ненавидел запах смерти по утрам. Не тот резкий, химический запах, что царил в его бывшем операционном зале – смесь антисептика, озона и крови. И не затхлый, пыльный запах стариковского дома. Нет. Запах в морге при управлении криминальной полиции Аугсбург-ам-Рейна был особенным. Он был стерильным и безличным, как сам Марк в последнее время. Хлорка и дезинфектант боролись с невидимой органикой, но не могли перебить сладковато-горькое амбре разложения, которое въелось в стены, в плитку на полу, в латекс перчаток. Это был запах конца. Диагноза, не оставляющего места для надежде.
Всего несколько лет назад его утра начинались иначе – с аромата свежесваренного эспрессо и стерильной чистоты операционной №3 в клинике «Св. Луки». Тогда он был богом в белом халате, а не теневой фигурой в подвале полицейского участка. Теперь божеством здесь был Холод, а его пророком – Смерть.
Он закрыл глаза, и на секунду запах хлорки сменился призрачным ароматом свежесваренного эспрессо и стерильной прохлады операционной №3.
Тот день. Девочка, лет девяти, с пороком сердца, который называли «неоперабельным». Её звали Софи. Родители смотрели на него с надеждой, в которой уже читался привкус отчаяния. Он изучал снимки всю ночь, и в какой-то момент, уже под утро, его мозг, настроенный на пространственное мышление, сложил пазл. Он не просто увидел дефект – он увидел обходной путь. Не стандартный протокол, а изящное, почти невозможное решение.
Он работал шесть часов. Каждый шов был тоньше паутины, каждый разрез – ювелирным движением. Он не чинил насос – он воссоздавал произведение искусства, испорченное природой. Когда сердце девочки, наполненное кровью, забилось в новом, здоровом ритме, он отступил от стола. Тишину нарушил ровный, сильный пик кардиомонитора. Это был не звук аппарата. Это была симфония. Его симфония.В операционной он был спокоен. Его команда замерла в ожидании. – Господа, – сказал он, и его голос, приглушённый маской, прозвучал как удар камертона. – Сегодня мы не следуем учебнику. Сегодня мы его напишем.
В раздевалке он упал на лавку, и его трясло от колоссального выброса адреналина. Но это была сладкая дрожь триумфа. Он спас того, кого нельзя было спасти. В тот момент он был не богом. Он был тем, кто бросил вызов самому богу и выиграл.
