Лес под Ладожским перевалом всегда казался странным местом. Днём он был густой и тихий, а ночью – живой. Ветки потрескивали, будто кто-то ходил в темноте, в тумане мелькали тени, а ветер выл не как обычно – не в кронах, а будто под землёй. Местные обходили ту сторону холмов стороной. Только один человек жил там постоянно – лесник по имени Ефим.
Говорили, что он знает этот лес лучше, чем самого себя. Старик, седой, с морщинами, похожими на трещины на старом дереве. Его избушка стояла у самой кромки болота. По вечерам из трубы всегда шёл дым, и свет в окне горел ровно до полуночи – потом гас. И каждый, кто пытался прийти к нему позже, натыкался на запертую дверь и тишину внутри.
Однажды летом, в конце августа, в деревню у подножья перевала приехали четверо туристов: двое парней и две девушки. Молодые, шумные, с рюкзаками, палатками и колонкой. Они собирались провести ночь у реки, недалеко от леса, и утром уйти дальше. В лавке, где они закупались продуктами, продавщица сказала им:
– Только не ходите в лес после полуночи. И костёр гасите вовремя. Ефим говорил – не шутите с этим.
Парни переглянулись и засмеялись:
– Стариковские байки! Мы просто пожарим сосиски и пофоткаемся. Что может случиться?
Когда они шли к реке, солнце уже клонилось к закату. Воздух был густой и тёплый, пахло хвоей и влагой. Место выбрали красивое – на поляне, где тропа уходила в чащу. Разбили палатку, включили музыку, смеялись. Около девяти зажгли костёр. Пламя вспыхнуло ярко, отблески танцевали на лицах. Никто не замечал, что в тени между деревьями кто-то стоит.
Первым насторожился Никита – парень в серой куртке, который сидел ближе всех к лесу. Он услышал треск, будто кто-то ломал сухую ветку.
– Эй, слышали?
– Да брось, – отмахнулась Аня. – Белка или ёж.
Но треск повторился. Потом тихое дыхание – будто кто-то стоит у самого костра, за спиной, и просто смотрит. Никита поднял фонарик и направил луч в чащу. Между соснами мелькнула тень – человеческая, высокая.
– Кто там?! – крикнул он. Ответа не было. Только листья дрогнули.
Через пару секунд снова заиграла музыка, смех вернулся, и тревога отступила.
Ближе к полуночи костёр всё ещё горел, хотя дрова давно следовало подкинуть. Лес будто прижался ближе. Воздух стал плотным, глухим.
Аня, зевая, сказала:
