Артисты

Всё началось с того, что жена послала меня в поликлинику занять очередь к терапевту. Не записаться через регистратуру – нет, это было бы слишком просто, слишком по-европейски. Нужно было именно занять, прийти к восьми утра, когда кабинет ещё заперт, а в коридоре уже сидит человек двадцать пенсионеров, знающих друг друга по именам-отчествам и обменивающихся рецептами борща. Я, надо сказать, к очередям отношусь философски – это ведь последний бастион советской цивилизации, её квинтэссенция, если угодно. Маркес писал про сто лет одиночества, а мы проживаем сто лет очередности – тоже своего рода магический реализм.

Лариса Петровна, жена моя, учительница русского языка и литературы – а кто же ещё? – вручила мне список требований: занять не позже восьми, узнать про анализы, выяснить насчёт направления к кардиологу. Я кивал, понимая, что запомню от силы половину. Но это нормально – в нашем браке уже тридцать лет действует негласное правило: она говорит, я соглашаюсь, потом делаю как получится, она возмущается, я виновато улыбаюсь. Круг замыкается. Гегелевская диалектика в отдельно взятой трёшке в спальном районе столицы.

Поликлиника наша – памятник советской архитектуры, построенная в пятьдесят третьем, когда ещё верили, что светлое будущее наступит при нашей жизни. Только нужно немного подождать. С тех пор так и ждут. Коридоры широкие, потолки высокие, лепнина облупленная – всё как полагается. Пахнет хлоркой и чем-то ещё, чему названия нет, но что безошибочно опознаётся как запах поликлиники. Я пришёл без десяти восемь, уверенный, что рано, и обнаружил опоздание минимум на час – народ сидел плотно, кто на скамейках, кто на подоконнике, кто просто стоял, прислонившись к стенке.

– Кто крайний? – спросил я, употребив это абсурдное словосочетание, которое так раздражало Ларису Петровну. «Последний, – поправляла она всякий раз, – крайним можешь быть только в сортире».

– Кто крайний? – повторил я, обращаясь к группе людей в очереди.

Молодой парень махнул рукой, не отрываясь от телефона. Я не понял, ответил ли он или просто отмахнулся.

– Кто крайний? – спросил я громче, но мой голос потерялся в шуме толпы.

Наконец, из-за спин впереди стоящих людей появилась пожилая женщина в платочке, вязаном кардигане и с авоськой на коленях.

– Я крайняя, – отозвалась бабушка. – Вы за мной.