…может такое подуматься: Воденников – это такой русский народный поэтический Босх, ну или Билибин, без разницы. Там у него всякие жабки, волчки, лисицы, петушки, овцы, бабочки, жуки, киты, кто-то кого-то ест, но в целом никому не больно.
То Гавриил Державин доброй бровью подмигнёт, то обэриуты хором закричат, подзывая на помощь.
Всё при первом знакомстве с Воденниковым кажется каким-то легкомысленным. У самых серьёзных в мире поэтов всегда так. Вечно они от музейного пафоса бегут. И прибегают в самую первобытную жуть.
Начинают осматриваться: что осталось при них. Что потеряли.
Воденников пишет:
А я ещё империю любил
(она б любить меня не стала),
но вот когда она пропала —
не по моей вине пропала —
я никого не полюбил.
Всё он врёт. Всех он полюбил.
Любимых любил. Отца любил. Собаку любил. Кого ещё надо вам?
В одном не врёт: русский поэт – куда он без империи.
Империя – его коляска, империя – его гроб, империя – его бессмертие.
Иные (глупые) хотят только в коляске кататься, а в гроб не хотят. Ну мы их отсюда гоним ко всем чертям: катитесь, говорим, прочь, ищите себе место получше.
Сами остаёмся здесь; по воскресеньям катаемся на гробах по водным гладям; в будние дни ждём ответной любви у империи. Будто звонка из чёрного телефона. Сидим, теребим мягкий шнур, томимся.
Потом вдруг понимаем (Воденников даже знает, когда понимаем – в 25 лет или в 26; у меня было позже) – никто не позвонит.
То ли империя ничего не слышит, то ли слышит так много, что на ответные звонки не разменивается. Она как бы заранее предполагает: все и так в курсе, что мы про империю думаем, что она про нас.
Тем более, если Бог есть. А раз есть – зачем тогда вообще эта суета, эти церемонии – звонить, объясняться.
Воденников говорит про себя, что он (правнук русского священника) атеист.
Он нарочно так говорит: поэт не должен оставлять себе ни одного шанса.
Атеист, а пишет так, что Бог у него повсюду, куда ни ступи.
Иные «почвенники», я заметил, неустанно твердят, что они верующие.
А пишут так, будто безбожники. Будто Бога вообще нет.
Потому что Бога мало назвать по имени.
Бога надо назвать по всем его сущим именам.
Составить слова так, чтоб из каждого смотрели не буквы, а тёк свет.
Или хотя бы мерцал.
