Он собирался на премьеру собственного фильма. Каждое движение казалось репетицией: застёгивая чёрное пальто, он будто проверял костюм перед выходом на сцену. В зеркале отражался не мужчина – роль. А за ролью стояли годы ожиданий, провалов, споров, чужих успехов, предательств и надежд.
– Они просто не поняли, – подумал он, поправляя воротник. – Они никогда не понимали.
Утро было пустым, как серый черновик. Город вязал себя в узлы туманом, и улицы выглядели мёртвыми коридорами. Окна домов напоминали потухшие экраны – такие же холодные и равнодушные, как залы после неудачной премьеры. Даже воздух будто замер, давая ему пройти в одиночестве, как актёру, идущему по сцене без света и партнёров.
Он двигался медленно, чуть подчёркнуто, играя свою безмолвную роль. За ним не следила публика, но он ощущал присутствие того единственного спутника, который никогда не покидал его.
– Ты был слишком откровенным для них, – сказал голос. – Ты не подлизывался к публике, не играл ради аплодисментов.
– Я был настоящим, – шепнул он.
– Да. И они не заслужили твоей искренности.
Он верил этому голосу. Он и был тем единственным, кто остался.
По пути он остановился у театральной афиши. На ней – новый спектакль. В центре – улыбчивое лицо Романа Дьяченко. Молодой, безупречно холёный, словно сошедший с глянца. Когда-то Роман смотрел на Олега снизу вверх, говорил: «Ты – мой ориентир». Теперь играл Гамлета. А Олег смотрел на него с презрением, которое резало холоднее, чем ветер.
– Бесталанный мальчишка. Пустышка.
– Мир любит пустышек, – подтвердил голос. – В них удобно не видеть себя.
Он свернул во двор. Там, за закрытыми шторами, когда-то светились окна женщины, которую он любил. Теперь свет не горел, и в этом молчании чувствовалась чужая вина. Он отдал слишком много сцене, слишком мало – ей. И это оказалось непростительно.
– Женщины всегда хотят всего и сразу. А тебя ей всегда было плевать.
Перед ним выросла стеклянная дверь театра. Когда-то он входил сюда, и люди знали его имя. Теперь на двери висела табличка «закрыто». Слово отражалось в его глазах, как шрам, и от этого зрачки казались глубже и темнее.
– Им не нужен твой талант. Им не нужны глубокие умные роли.
