Усадьба Вавилова
Старый дом помещика Вавилова стоял на окраине городка, словно забытая всеми декорация из давно сыгранного спектакля. Большой сад, заросший яблонями и грушами, давно уже разросся в диком беспорядке: ветви клонились к земле, трескались под собственным весом, плоды падали и гнили прямо в траве, и только дети, пробравшиеся сквозь ржавую решётку ограды, находили там сладость и радость.
Ограда была добротная, чугунная, с двумя кирпичными столбами по сторонам ворот. На них – странные фигуры: крылатые бородатые мужи с телами животных. Вечером, когда солнце садилось и красный свет ложился на их бороды и крылья, старухи, проходившие мимо, крестились и шептали молитвы, а ребятишки, наоборот, задерживались и бросали камешки, проверяя – не оживёт ли каменный страж.
После смерти старого Вавилова дом пустовал. Его сын промотал всё, что досталось по наследству, и уехал за границу, не оставив ни распоряжений, ни даже письма. Городок жил своей жизнью – базар, лавки, трактир, воскресные службы, – но на окраине, за заросшим садом, стояла эта тяжёлая, мрачная тень прошлого.
Вечерами, рассказывали, в окнах дома виднелся свет. Одни утверждали, что то хозяйничает нечистая сила, другие шептали про тайные сборища картёжников или беглых каторжников. Городовой, человек флегматичный, лишь махал рукой: «Пустяки! Дом пустой. Детвора шалит, свечку зажгут – вот вам и свет». Но даже он сам, возвращаясь ночью из караула, избегал смотреть на окна усадьбы.
В самом саду царила тишина особая – не городская, не деревенская, а какая-то глухая, настороженная. Словно сам воздух пропитался тайной и чьим-то дыханием. Иногда слышался хруст ветки, словно кто-то крался. Иногда – протяжное карканье вороны, застрявшей на вершине высохшего вяза.
Дом внутри был не менее странен. Пыль лежала толстым слоем на мраморных подоконниках, паутина тянулась от люстры к углам, но в некоторых комнатах всё выглядело так, будто хозяева вышли ненадолго: кресла были отодвинуты, посуда оставлена на столе, даже книги раскрыты. И эта двойственность – запустение и одновременно присутствие – тревожила всякого, кто случайно заглядывал внутрь.
Обычно же туда никто и не заходил. Только бесшабашная ребятня лазала за яблоками, да пару раз бродяги пытались устроиться ночевать. Но бродяги уходили наутро бледные, с глазами, в которых застыл настоящий страх. И больше туда не совались.
