Самые тяжёлые вещи в жизни мы носим не в руках, а в голове, – сказал мне старик, когда я в очередной раз пришёл к нему за советом, который заведомо не собирался выполнять. – Их можно было бы оставить на том берегу, но мы упрямо тащим их с собой через десятилетия, как египетские носильщики, что волокли камни для пирамид, только наши камни – из воздуха и памяти, а потому ещё тяжелее.
Он говорил это с той особой интонацией, которая свойственна людям, пережившим слишком много эпох: не назидательно, но с лёгкой усталостью человека, который давно понял простые истины, но всё ещё удивляется тому, как сложно они даются другим. В России 2020-х годов подобные старики встречаются на каждом углу – живые свидетели того, как одна страна незаметно превратилась в другую, сохранив при этом удивительную способность хранить обиды, словно чеки из советского ЦУМа или пожелтевшие газеты с передовицами про светлое будущее. На Западе, говорят, умеют сжигать мосты; у нас же бережно сохраняют даже руины – авось пригодятся для музея или хотя бы для того, чтобы было на что пожаловаться.
Я пришёл к нему в состоянии, которое принято называть экзистенциальным кризисом, хотя на самом деле это было что-то гораздо прозаичнее – обычная история предательства, той самой «подлости близких», о которой писал Бродский, не подозревая, что превратит частную боль в общенациональную формулу. Друг, в которого я верил как в себя самого, оказался способен на такое, что я до сих пор просыпаюсь по ночам от одной мысли о том, как я мог так ошибаться в человеке. Классическая ситуация поколения, которое успело разочароваться во всём – в идеалах, в дружбе, в любви, даже в собственной способности разочаровываться красиво.
– Послушай историю, – сказал старик, наливая чай из старинного самовара, который стоял в его кухне уже лет тридцать и за это время видел больше душевных драм, чем районный ЗАГС. – Она древняя, как мир, и свежая, как утренняя газета. Хотя утренних газет, впрочем, тоже уже не осталось – всё цифра да пуш-уведомления.
И он рассказал мне притчу о двух монахах – старом и молодом, которые возвращались в монастырь после долгих странствий. Дорога шла через разлившуюся реку, у берега которой стояла девушка в дорогом шёлковом платье, не решавшаяся войти в воду. Молодой монах, следуя букве устава, отвернулся – обет запрещал прикосновения к женщинам. Старый же без колебаний взял девушку на руки и перенёс на другой берег.
