Первый луч утра, идеально попадающий в промежуток между вертикальными жалюзи, разбудил Алису. Она не открыла глаза сразу, затаив дыхание, прислушиваясь к тишине своего лофта. Воздух пахнет свежесваренным кофе – умный дом, запрограммированный на ее пробуждение, уже начал утренний ритуал. Где-то тихо гудела система климат-контроля, поддерживая идеальные 22 градуса.
Она потянулась и лишь тогда остатки кошмара, липкие и холодные, как паутина, отступили в самые темные уголки сознания. Она не помнила деталей. Только ощущение: леденящий ужас, беспомощность и… чувство вины. Необъяснимое, давящее чувство, будто она совершила что-то непоправимое.
Алиса отбросила одеяло из нежнейшего египетского хлопка и встала на теплый пол с подогревом. Ее отражение в огромном зеркале было безупречным: подтянутое тело в шелковом белье, собранные в небрежный пучок темные волосы, лицо с правильными чертами, на котором лишь тени под глазами выдавали недавнее пробуждение. Успешная, молодая, перспективная. Вице-президент по развитию в крупном IT-холдинге. Ее жизнь была выверена до миллиметра, как план ее нового офиса.
Но сны стали возвращаться. Каждую ночь. Все тот же сценарий, но с ужасающей детализацией.
Темный, сырой подвал. Не ее лофт с панорамными окнами, а подвал из детства – дома ее тети Ирины на окраине города. Она знала каждую трещину на тех бетонных стенах, каждый след от гвоздя на балке. Пахло мышами, старой картошкой и чем-то еще… металлическим, медным. Запах крови. Она знала этот запах, хотя умом понимала, что не должна его знать.
И тетя. Ирина стояла на коленях, не в своей привычной застиранной кофте, а в нарядной, светлой блузке, которую надевала только по большим праздникам. Ее лицо было искажено не страхом, а чем-то другим. Жалостью? Скорбью? Она смотрела прямо на Алису, и ее губы беззвучно шептали одно и то же слово: «Зачем?»
А за ее спиной – Он. Фигура. Высокая, сгорбленная, будто несла на плечах невидимый груз. Лица не было. Вместо него – смазанное пятно, будто кто-то провел мокрой тряпкой по свежему масляному портрету. В его руке был не просто ключ. Это был старый, советский гаечный ключ, «IZH-36», весь в зазубринах и застывших, бурых наплывах. Рука с ключом поднималась медленно, почти нехотя и со свистом рассекала воздух. Алиса слышала каждый звук: хруст кости, глухой шлепок, тихий стон тети, который обрывался, превращаясь в булькающий хрип. И затем тишину, нарушаемую лишь мерным стуком капель откуда-то из темноты.
