1978 год
Красный шарик был самым ярким, что Анечка когда-либо видела. Он был ярче маминого платья, ярче ягод брусники на лесной опушке и даже ярче пожарной машины, проезжавшей однажды через их деревню. Он натужно рвался вверх, натянутая нитка резала маленькие пальцы, и от этого он казался живым, нетерпеливым существом, мечтающим о небе.
День был солнечным и ленивым. Воздух пах нагретой сосновой хвоей и полевыми цветами. Анечка, смеясь, бежала по лугу, а шарик плыл за ней, как верный красный пес. Она отпустила нитку на мгновение, чтобы сорвать ромашку, и в этот самый миг коварный порыв ветра подхватил ее алую радость.
– Ой! – вырвалось у нее.
Шарик, освободившись, взмыл вверх, качнулся раз, другой и плавно поплыл не в бескрайнюю синеву, а в сторону темной полосы леса, за которой начинались Тороксанские топи. Он двигался так, будто его тянула невидимая рука.
– Мама! – крикнула Анечка, но мама ушла в дом за молоком и не слышала.
Не раздумывая, она бросилась вдогонку. Ноги несли ее через высокую траву, мимо колючих кустов, прямо к границе леса. Шарик не поднимался выше, он летел впереди, метрах в десяти, дразня и маня за собой. Вот он миновал первые кривые березы, юркнул за ствол замшелой сосны. Анечка, не сбавляя бега, нырнула под низкие еловые лапы.
Здесь, в тени деревьев, стало прохладно и сыро. Солнечный свет едва пробивался сквозь густую хвою, ложась на мох редкими, дрожащими пятнами. Запахло по-другому – влажной землей, гниющей листвой и еще чем-то тяжелым, застойным. Под ногами захлюпало. Красный шарик висел совсем низко, почти касаясь бурых кочек, покрытых багровыми ягодами клюквы.
И тут с топей пополз туман. Белый, густой, неестественно быстрый для такого ясного дня. Он не стелился по земле, а клубился, поднимаясь плотной стеной, съедая деревья и звуки. Через мгновение шарик скрылся в его молочной пелене.
Анечка остановилась на краю трясины, маленькая и растерянная. Страх, холодный и липкий, впервые коснулся ее. Она уже собиралась разреветься и побежать обратно, когда из самой глубины тумана донесся знакомый, родной голос.
– Анечка! Доченька, иди сюда! Я его поймала!
Это была мама. Ее голос, до последней нотки. Такой же ласковый, зовущий.
– Мама? – неуверенно спросила девочка, вглядываясь в белую мглу. – Ты где?
