Пролог
Есть люди, которые носят свою биографию на лице – как ордена или, что чаще, как епитимью. Шрам от лба до переносицы превращает физиономию в карту местности, где прошла некая катастрофа. Я принадлежу именно к этому племени меченых, и моя отметина появилась в том самом 1993 году, когда рухнула не только советская система распределения выпускников, но и вся система координат, в которой мы существовали.
Парадокс в том, что шрам этот – результат не войны, не драки, не романтического поединка за честь дамы, а самой что ни на есть мирной деятельности: ремонта электрооборудования на подстанции. Но разве не символично, что именно электричество – эта квинтэссенция прогресса, детище века Просвещения, воплощение торжества разума над природой – едва не лишило меня головы? Как будто сама эпоха решила поставить на мне свою печать, напомнив: ты, дескать, представитель поколения, которое должно было строить светлое будущее, а вместо этого чинит разваливающееся настоящее.
Помню, как Набоков писал о том, что судьба – это синоним таланта. Применительно к моему случаю формулировка нуждается в корректировке: судьба – это синоним везения. Везения настолько невероятного, что оно граничит с мистикой. Ведь если бы не каска, если бы не какое-то смутное предчувствие, заставившее меня в последний момент отдернуть голову… Но об этом позже.
Глава первая: Анатомия распада, или Как научиться не падать
Уфимский авиационный институт образца 1993 года – это уже не тот кузнец кадров, каким он был в советские времена. К моменту выпуска стало ясно, что мы – последние из могикан планового хозяйства, первые из пионеров дикого рынка. Распределения отменили, но никто не объяснил, как теперь жить. Мы оказались в положении героев Стругацких – обладателями знаний, которые никому не нужны, носителями компетенций, спрос на которые обнулился мгновенно.
Тут уместно вспомнить фразу: «Все проходит, пройдет и это» которую приписывают царю Соломону. Только это звучит как утешение, а у нас – как приговор. Нет уже советской власти, нет системы гарантированного трудоустройства, прошла уверенность в завтрашнем дне. Остались мы, выпускники-призраки, блуждающие по развалинам большого проекта.
Полгода поисков работы по специальности – это как полгода изучения мертвого языка. Авиастроение в Башкирии умирало на глазах, оборонка сокращалась, космические программы сворачивались. Мы были инженерами будущего, которое отменили. И когда знакомые предложили место в электросетях, я согласился не раздумывая. Не потому, что это была моя мечта, а потому, что это была хоть какая-то опора в жизни, лишившейся опор.
